Эсфирь Эмден - Приключения маленького актера, или Повесть о кукле Петрушке и девочке Саше, об их друзьях и недругах

По всему коридору, по комнате и кухне были расстелены разных цветов половики: об одни надо было вытирать ноги, на другие ступать уже вытертыми ногами, по третьим осторожно ходить.

Несмотря на все это, входить в комнату в уличной обуви запрещалось, и для всех приходящих у входной двери стояли чистые тапочки.

Но Петрушку все эти преграды нисколько не смутили.

Ведь он, как известно, по полу не ходил, а путешествовал на руках у кого-нибудь, и башмаки у него всегда были чистые.

Живя обычно как бы во втором этаже комнат, на уровне невысоких шкафов и буфетов, Петрушка знакомился прежде всего с тем, что находилось на их верхушках. Так, например, у Викиной мамы верхушка шкафа была, как и вся комната, беспорядочно завалена всевозможными картонками и обрезками материи. А у Муры верхушка ее модного полированного шкафа была совершенно пустая, но густо припудренная пылью.

У тети Лизы крышка буфета блестела так же ясно, как и стекло, вставленное в его дверцу. Сияла клеенка на столе, топорщились белоснежные накрахмаленные занавески.

Замечался, однако, в доме и беспорядок, но какой славный и уютный! В одном из углов комнаты были рассыпаны игрушки, и посреди них важно восседал маленький хозяин — двухлетний Илюшка, сын тети Лизы.

Если в клубе тетя Лиза была, по правде говоря, самой главной хозяйкой и ее слушались и побаивались все, вплоть до самого директора Василь Васильевича, то совсем не случайно мы назвали ее двухлетнего сына хозяином.

Да, дома у самой тети Лизы был хозяин, и даже не один. Дома у нее было два хозяина — маленький и большой. И хотя тетя Лиза считала, что она их тоже держит в руках, но мы в этом не уверены.

— Ну, вот и наша мама! — весело сказал хозяин побольше, муж тети Лизы, поднимая сынишку.

И тетя Лиза, взяв на руки сына, сначала внимательно оглядела его, чисто ли он умыт, а потом отдала ему Петрушку.

— Это Петрушка, сынок, — сказала она. — Поиграй с ним.

И опустила обоих на пол.

— Трушка? — повторил ребенок и стал его удивленно разглядывать.

И Петрушка тоже смотрел на него и смеялся во весь рот.

Уж очень хорош был этот маленький хозяин: крепенький, белоголовый, чистенький.

Насмотревшись на Петрушку, Илюшка удовлетворенно засмеялся и затопал по полу, волоча Петрушку за собой. Одна Петрушкина рука была в воздухе, другая ехала по гладко натертому полу, но Петрушке это, в общем, нравилось.

Они вместе притопали на кухню к тете Лизе, где на полке так ослепительно сверкали кастрюли, как будто это были не кастрюли, а зеркальные витрины магазинов. И прямо в их сверкающие зеркальные бока гляделись румяные щеки толстой свеклы, которую в это время энергично чистила Лиза.

— А, сынок! — сказала она ласково маленькому хозяину. — Играй, играй!

Но в это время на кухню пришел и другой хозяин, побольше, тети Лизин муж.

— А знаешь, Лиза, зря ты это, — сказал он. — Игрушка, видно, дорогая, а наш ее в момент испортит. Как ты потом будешь возвращать? Давай-ка лучше я сейчас отнесу обратно в клуб. Мне ведь по дороге.

Тетя Лиза оглянулась и посмотрела на сына. В это время он как раз пытался сунуть Петрушку в ведро с водой.

— Ах ты баловник! — закричала тетя Лиза. — Правда, Федя, отнеси. А я уж разглядела, как он сшит, и как-нибудь попробую сделать такого же.

— Попробуешь? — усмехнулся муж. — Ты-то попробуешь? Сделаешь, да еще лучше этого!

И, осторожно вынув из рук сына Петрушку, он унес из кухни эту замечательную новую игрушку.

Тут раздался такой страшный рев, что другой отец немедленно прибежал бы назад, но тети Лизин муж был уже за дверью. Он хорошо знал, что жена сумеет успокоить сына.

Помните, когда Петрушка лежал у дверей клубного зала, проходящие мимо него люди говорили о том, что жюри конкурса на лучшее ситцевое платье не состоялось потому, что не пришел Главный художник клуба. Вспомнили?

Так вот, этот Главный художник был еще и детским, так как рисовал картинки к детским книжкам, и был также веселым, так как картинки он любил рисовать смешные. И поэтому некоторые называли его веселым художником, а некоторые — детским.

В сущности, это одно и то же, потому что всякий настоящий детский художник — еще и непременно веселый.

И за все эти качества Главного художника очень любили и уважали многие люди, особенно дети.

Но была у него еще одна черта, которая причиняла и ему и всем окружающим массу хлопот. Дело в том, что Главный, веселый и детский художник был по совместительству еще и самым забывчивым и рассеянным человеком на свете.

Чтобы не забыть нужных дел, он записывал их на различных необходимых вещах — например, на папиросных коробках или на трамвайных билетах, но всегда забывал вовремя посмотреть на них.

Он завязывал узелки на платках и галстуках, и это очень огорчало его жену, хотя она и была самой доброй и приветливой на свете женщиной. Но все равно он никогда не мог вспомнить, почему завязан узелок на его носовом платке.

Он забывал сдать работу в срок, и детские книжки из-за этого не выходили вовремя. Он забывал приходить на заседания, и поэтому никто не мог узнать его мнения о рисунках других художников.

Одного только никогда не забывал веселый художник — того, что он рисовал в данное время.

Вот и сейчас, подходя к клубу, в котором он уже много лет состоял Главным художником, он бормотал:

— Нет, хвост у него я загну крючком, это будет смешнее… Да-да, смешнее! А в зубы ему дам… Что я дам ему в зубы?.. А, да трамвайный билет! — сказал он весело, так как в это время ему в руку, которую он держал в кармане, попался старый трамвайный билет.

«Вот-вот, именно такой билет. И с ним он войдет в трамвай… Да-да, вот именно с таким…»

И веселый художник поднес к самым глазам обыкновенный трамвайный билет, чтобы получше его запомнить и потом правильно нарисовать: ведь он все и всегда рисовал с натуры.

Но на обыкновенном трамвайном билете было что-то написано красным карандашом. Веселый художник на мгновение замер, потом хлопнул себя по лбу и ринулся в клуб.

На трамвайном билете было написано: «Жюри», и художник спешил попасть на это жюри.

Он совсем забыл, что оно должно было состояться вчера: веселый пес, герой его новой детской книжки, прочно завладел его памятью.

Но тут неожиданно чья-то рука ухватила руку веселого художника.

— Извините, я тороплюсь! — закричал художник и рванулся к двери, но рука крепко держала его.

Ведь это была рука тети Лизиного мужа, а он работал на заводе, и руки у него были достаточно крепкие.