Вильгельм Гауф - Вильгельм Гауф. Сказки и истории

Весь королевский двор удивлялся проницательности Абнера, его величество король поклялся, что никогда еще не встречал такого ловкого малого, однако не утешил его за перенесенную боль и утрату дорогих цехинов. Когда Абнер со стоном и вздохами вынимал их один за другим из своего кошеля и на прощание ощупывал кончиками пальцев, над ним издевался Шнури, королевский шут, и спрашивал, проверены ли цехины на том камне, где испробовал свою челюсть рыжий жеребец принца Абдаллаха.

— Сегодня ты заслужил славу своею мудростью, — говорил он, — давай поспорим на пятьдесят цехинов, что лучше бы ты промолчал. Как говорит Пророк, вырвавшееся слово догонит повозку, даже запряженную четвериком. Да и какую-нибудь левретку тоже, господин Абнер, если она, конечно, не хромает.

Какое-то время спустя после этого печального события Абнер вновь отправился в зеленую долину в предгорье Атласных гор.

Как и в первый раз, его догнала толпа вооруженных людей, и их предводитель вскричал:

— Эй, дружище, ты не видел здесь Горо, сбежавшего черного телохранителя нашего короля? Он, должно быть, хочет скрыться в горах.

— Ничем не могу помочь, господин генерал, — ответил Абнер.

— А разве ты не тот хитрый еврей, который не видел жеребца и собаки? Давай обойдемся без лишних хлопот! Здесь должен был пройти один раб. Принюхайся, не чувствуется ли в воздухе запах его пота? Не видны ли в высокой траве следы его ног? Повторяю тебе, здесь должен был пробежать черный раб, он единственный удачливый стрелок по воробьям из трубочки, а это любимое занятие короля. Говори же, или мы тебя мигом свяжем!

— Не могу я ничего сказать. Я видел то, что я ничего не видел.

— Ах ты, проклятый! Предупреждаю в последний раз! Куда побежал раб? Подумай о своих пятках, подумай о своих цехинах!

— Боже мой, боже! Ну, раз вы уверены, что я видел стрелка по воробьям, то и бегите туда, а если его там не окажется, то он где-то в другом месте.

— Так, значит, ты его видел? — прорычал разъяренный солдат.

— Да, господин офицер, если вам так хочется.

Солдаты побежали в указанном направлении. А Абнер, довольный своею хитростью, возвратился домой. Но не успел он постареть на двадцать четыре часа, как в его дом ввалилась толпа стражников из дворца и осквернила жилище, поскольку как раз наступила суббота, и потащила несчастного пред государевы очи.

— Ах ты, презренная собака! — вскричал вне себя от ярости король. — Ты осмелился направить королевских служителей, преследующих беглого раба, по неверному следу в горы, в то время как беглец устремился к морю и чуть уже не сел на испанский корабль! Хватайте его, солдаты! Он заслужил сотню плетей по пяткам! И сотню цехинов в мою казну! Сколько ударов выдержат его пятки, на столько же цехинов опустеет его кошель.

Ты знаешь, о господин, что владыка Марокко был скор на расправу. Так бедный Абнер был избит и обобран, не успев дать на то согласие. Сам он проклинал свою судьбу, которая его обрекла на то, чтобы страдали собственные пятки и кошель, когда его величество что-либо теряет.

Когда он, вздыхая и ворча, уходил, хромая, под смех дворцовых грубиянов, королевский шут Шнури ему сказал:

— Будь доволен, Абнер, неблагодарный Абнер! Разве это не честь для тебя, когда любая потеря высокочтимого короля, да хранит его Бог, ввергает тебя в ощутимую печаль? Пообещай мне хорошие чаевые, и я каждый раз за час до того, как владыка Востока что-либо потеряет, буду появляться в твоей лавчонке в еврейском квартале и говорить: «Не выходи из своей лачуги, Абнер, сам знаешь почему. Закрой на задвижку окна и двери до самого захода солнца».

Вот мой рассказ, о господин, об Абнере, который ничего не видел.

[Конец вставки]

Так рассказывал невольник из Франкистана. Когда он окончил, шейх Али-Баку велел подать ему и остальным рабам фрукты, дабы они подкрепились, и, пока они ели, беседовал со своими друзьями. А юноши, которых провел сюда старик, всячески расхваливали шейха, его дом и все убранство.

— Поистине, нет времяпрепровождения приятнее, чем слушать рассказчика, — сказал молодой писец. — Я мог бы целыми днями сидеть, поджав ноги, опершись локтем о подушки, подперев лоб рукою, а в другой руке, если б это было возможно, держа большой кальян шейха, и слушать, и слушать, — такой представляю я себе жизнь в садах Магомета.

— Пока вы молоды и сильны, — сказал старик, — не верю, чтобы вас на самом деле прельщала праздность. Но я согласен: слушая сказку, испытываешь своеобразное очарование. Несмотря на то, что я стар, а мне стукнуло семьдесят шесть лет, несмотря на то, что за свою жизнь я уже многого понаслушался, все же я никогда не пройду мимо, если на углу улицы сидит рассказчик, а вокруг собралось кольцо слушателей, я тоже подсяду к ним и послушаю. Сам переживаешь все приключения, о которых ведется рассказ, наяву видишь людей, духов, фей и весь окружающий их волшебный чудесный мир, который не повстречаешь в обыденной жизни, а потом, когда ты остался один, тебе есть что вспомнить, как запасливому путнику в пустыне есть чем утолить голод.

— Я никогда не задумывался, — вступил в разговор другой юноша, — над тем, в чем, собственно, кроется очарование этих историй. Но я испытываю то же, что и вы. Еще ребенком, когда я капризничал, меня унимали сказкой. Вначале мне было безразлично, о чем идет речь, только не прерывали бы рассказа, только были бы всякие приключения; мне не надоедало слушать басни, которые придумали мудрые люди, вложив в них крупицу собственной мудрости, — басни о лисе и глупой вороне, о лисе и волке, не один десяток рассказов о льве и прочем зверье. Когда я подрос и стал чаще бывать на людях, коротеньких побасенок мне уже было мало: теперь мне хотелось историй подлиннее, повествующих о людях с необычной судьбой.

— Да, мне тоже помнится та пора, — прервал его один из его друзей. — Любовь к рассказам всякого рода привил нам именно ты. Один ваш невольник умел нарассказать столько всякой всячины, сколько может наговорить погонщик верблюдов за путь от Мекки до Медины; покончив с работой, он усаживался на лужайке перед домом, и мы до тех пор приставали к нему, пока он не начинал свои рассказы, которые тянулись и тянулись, и так до темноты.

— И разве тогда перед нами не открывалась новая, неведомая страна, — отозвался писец, — царство гениев и фей, где в изобилии растут редкостные деревья, где стоят богатые дворцы из смарагдов и рубинов, населенные невольниками-исполинами, которые являются по первому зову, стоит только повернуть несколько раз кольцо, или потереть чудесную лампу, или вымолвить Соломоново слово, и подносят роскошные яства в золотых чашах? Мы невольно переселялись в ту страну, вместе с Синдбадом ходили в чудесные плавания, вместе с Гаруном аль-Рашидом, мудрым повелителем правоверных, бродили вечером по улицам, мы знали его визиря Джаффара, как самих себя, — словом, мы жили в сказках, подобно тому как ночью живут в снах, и не было для нас за весь день лучшей поры, чем те вечера, когда мы собирались на лужайке и старый невольник заводил свой рассказ. Но скажи нам, старец, в чем, собственно, причина того, что тогда мы столь охотно слушали сказки, что еще и поныне нет для нас время препровождения приятней? В чем, собственно, кроется великое очарование сказки?