Андрей Белянин - Два домовых дома [litres]

– Спустя много лет, – невозмутимо продолжал Сунь Укун, – император Цинь приказал вырезать на Хэ Ши Би магический символ, чтобы камень служил императорской печатью. Искусный ювелир вырезал на камне слова «Получивший благословение неба император может иметь долгую и счастливую жизнь». Так безликий камень, найденный безвестным человеком Хэ, стал печатью самого императора Поднебесной.

– Да-а, красиво. И чему же учит эта чудесная история? – заинтересованно спросил Егорка.

Царь Обезьян равнодушно пожал плечами, мол, если и так не поняли, то смысл вам, необразованным северным варварам, что-либо объяснять…

– Ой, смотрите, смотрите! Драконы! – перебила всех Аксютка, тыкая пальцем в небо.

А там на большой высоте плыли, извиваясь, четыре дракона – зелёный, красный, белый и чёрный, каждый из своего угла стадиона к центру, чтобы затем плавно опуститься на поле и вновь стрелами взмыть в небо, переплетаясь друг с другом в тугие жгуты и разлетаясь в разные стороны, выпуская из широких ноздрей горячий огонь и дым, создающий в небесах неведомые узоры.

– Это знак императора, хи-хи-хи! – заорал Сунь Укун, перекрикивая шум толпы. – Именно такой иероглиф изображён на той самой императорской печати Поднебесной!!!

– А где Хуань Лун? – вдруг спросила Аксютка. – Он типа ничего себе так, красавчик…

– Готовится к миссии, – туманно ответил Царь Обезьян.

– У этого твоего красавчика сегодня другая задача, – решил пояснить Гаврюша.

– Да чего он мой-то? Просто так спросила…

– А это что за смешной дедушка? – Егор показал пальцем в самый дальний угол поля, откуда вышел пожилой седобородый мужчина в длинном платье.

– О, это же великий Шоу Лао! – с почтением ответил Сунь Укун. – Старец-долгожитель, бог мудрости и долголетия. Старец Шоу уже родился глубоким стариком, с бородой и в морщинах. Он никогда не знал наивности детства и легкомыслия юности. Не познал нежности любви и огня страсти, улыбки матери, поцелуя юной красавицы…

Домовой озадаченно покосился на Егора, размышляя, не закрыть ли ему вновь ушки руками.

– Не волнуйся, мастер Гав Рил, твои ученики не услышат ничего, что недостойно их слуха, привыкшего внимать словам мудрецов.

– Хорошо бы, если так. А энтот ваш вечный старец, я гляжу, олимпийский огонь несёт?

– Ну наконец-то! Хи-хи-хи! – Сунь Укун беспокойно завозился на месте, потирая ладони, а затем продолжил: – Шоу Лао родился в нежнейшем лоне…

– Да чё с тобой происходит-то сегодня, Сунь Укун?! – сердито закричал Гаврюша. – То про красавиц чушь несёшь, то про лоно какое-то! А ну-ка, Егорка, зажми уши руками! Мал ты ещё такие сказки слушать, бабушка заругает!

– …в нежнейшем лоне персикового дерева! – перекрикивая его, продолжил Сунь Укун. – Того самого персикового дерева в саду Нефритового императора, на котором растут персики бессмертия. Которые я украл и съел, хи-хи, хи-хи-хи! – Царь Обезьян заливисто рассмеялся, а потом, посуровев, нахмурился. – Ну и долго старец Лао собирается с этим факелом топтаться? Ходит-то он медленно! Здоровых костей и суставов он тоже не познал!

– У бабушки есть «Золотой ус» и «Найз». Она им колени натирает, чтобы суставы не болели, – мигом вспомнил Егорка. – Я попрошу у неё немного для вашего старца.

А тот самый старец-долгожитель долго брёл по стадиону, обходя все трибуны. Он с трудом удерживал в одной руке тяжёлый факел с негаснущим огнём, второй рукой опираясь на сучковатую клюку. На согнутом локте его висела плетёная сетка с тремя персиками. И лишь когда он вернулся в ту же точку, из которой начал свой путь, он передал факел огромному белому слону.

Слон, обвешанный украшениями и укрытый золотой попоной, осторожно взял факел хоботом и, высоко подняв над головой, принялся повторно обходить стадион. Китаю некуда торопиться…

– А у нас на Олимпиаде с факелом бегают, – как бы между прочим заявила Аксютка.

– Да, – согласился Гаврюша, почесав бороду. – А вот так до-олго ходить можно… Я ж вам сказал – бежать с факелом надо? Ваши-то зачем меня приглашали, если моих советов не слушают?

– У Поднебесной свой путь, свои традиции и свои скрепы, – пожав плечами, беспечно отозвался Царь Обезьян.

– Какие такие скрепы ещё?!

– Культурные, мастер Гав Рил.

Белый слон, сделав круг, передал факел мужчине в скромном голубом платье и красной шапочке с павлиньим пером, восседающему на белом олене.

– А это чё ещё за павлин? – спросил мальчик.

– Это красавчик Лу Син – бог чиновников и литературы. Он всегда ездит верхом на стройном олене Бай Лу. Ох и противный же он…

– Кто, чиновник или олень? – уточнила Аксютка.

– Да оба, любознательная юная гостья. Но твой учитель прав, так ещё долго будем ждать, пока огонь зажгут. А я не могу ждать. Я же Сунь Укун! Хи-хи-хи!

Царь Обезьян вскочил и побежал вниз, перепрыгивая через головы сидящих на трибунах людей. Выбежав на поле, он поскользнулся на траве, кубарем пролетев ещё несколько метров, выпрямился и, широко расставив ноги, словно гаишник, тормознул оленя. Бедное животное даже пикнуть не успело, как получило по ушам, а из рук чиновника от литературы был выхвачен факел. Причём даже не руками, а хвостом Прекрасного Сунь Укуна! Стадион замер…

– Это форменное безобразие, знаете ли, – тонким голоском прокомментировал Лу Син. – Я несколько удивлён, слегка изумлён, чуточку ошарашен, немного сражён и даже почти готов опешить перед таким вопиющим бескультурьем. Есть же правила! Грамматические, политические, этические, филологические, в конце концов…

– Хи-хи-хи!

Опомнившийся олень Бай Лу гневно заревел и замотал головой, пытаясь достать Царя Обезьян ветвистыми рогами. Но Сунь Укун, вновь перекатившись по полю вправо, уже подбежал к старому Шоу Лао и, быстро выхватив из его слабых рук сетку с персиками, помчался вперёд, туда, где, обвитая Золотым драконом, стояла огромная чаша. Золотой дракон распахнул свои янтарные глаза и смешно растопырил усы от удивления, но не успел ничего сделать. Царь Обезьян в длинном кульбите перелетел через него и, наступив одной ногой на край чаши, опустил в неё факел, зажигая олимпийский огонь.

– Хи-хи-хи!!! – счастливо смеялся он, по-обезьяньи стуча кулаками по груди.

Но на стадионе почему-то повисла нехорошая тишина. Никто из присутствующих не разделял его веселья, все молчали и ждали, что же будет дальше. И Сунь Укун не обманул ожиданий, он вновь высоко подпрыгнул и, шесть раз перевернувшись в воздухе, опустился на ноги перед трибуной, на которой с бесстрастным видом восседал Нефритовый император.

Лысый монах, стоявший рядом, яростно выдернул оставшийся волосок из уха и завопил:

– Что ты наделал, глупая обезьяна! Разве этому я учил тебя на пути просветления?!