Кэтрин Эпплгейт - Креншоу

Может, я просто уснул и вижу долгий, странный, ужасно надоедливый сон.

И все-таки. Мармеладки, лежащие у меня в ладони, казались удивительно настоящими.

Может, я просто сильно проголодался. От голода могут возникать очень странные ощущения. Даже не совсем нормальные.

Первую мармеладку я ел медленно и осторожно. Если есть крохотными кусочками, еды хватит надолго.

Голос в голове произнес: «Никогда не бери конфеты у незнакомцев». Но Робин выжила. И даже если во всем этом замешан незнакомец, то невидимый.

Все всегда можно объяснить логически. Но на тот момент я твердо знал лишь одно: фиолетовые мармеладки куда вкуснее, чем хлопья из отрубей.

Впервые я встретился с Креншоу около трех лет назад, сразу после окончания первого класса.

Вечер только начинался, мы с папой решили сделать остановку и припарковались чуть поодаль от шоссе. Я валялся на траве рядом с маленьким складным столиком и смотрел, как на небе появляются звезды.

Вдруг я услышал шум. Звук был такой, словно кто-то проехал на скейтборде по гравию. Я приподнялся на локтях. И точно, по стоянке ехал скейтер. Необычный скейтер – я это сразу понял.

Я увидел черно-белого котенка. Большого, выше меня. С зелеными глазами, блестящими, как росистая трава утром. На нем была черно-оранжевая кепка с логотипом бейсбольного клуба «Сан-Франциско Джайентс». Он соскочил со скейта и направился ко мне. Ходил он на задних лапах – совсем как человек.

– Мяу, – сказал он.

– Мяу, – ответил я из вежливости.

Котенок склонился ко мне и принюхался к моим волосам:

– У тебя есть фиолетовые мармеладки?

Я вскочил на ноги. Котенку повезло. В кармане моих джинсов как раз лежали две фиолетовые мармеладки. Они слегка расплющились, но мы все равно съели по одной.

Я сообщил котенку, что меня зовут Джексон.

Он сказал, что это само собой разумеется.

Я спросил, как его зовут.

Он поинтересовался, каким именем я бы хотел его звать.

Вопрос был необычайный. Но я уже смекнул, что передо мной удивительное создание.

Я немного подумал. Мне предстояло принять серьезное решение. Имена очень важны для людей.

Наконец я сказал:

– По-моему, Креншоу – отличное имя для кота.

Котенок не улыбнулся, потому что коты не улыбаются.

Но я ясно видел, что он доволен.

– Меня зовут Креншоу, – сказал он.

Понятия не имею, откуда я взял имя «Креншоу».

Ни у кого в моей семье не было знакомых, которых бы так звали.

У нас не было ни родственников Креншоу, ни друзей Креншоу, ни учителей Креншоу.

Я никогда не бывал ни в городе Креншоу штата Миссисипи, ни в Креншоу штата Пенсильвания, ни на Креншоу-бульваре в Лос-Анджелесе.

Ни в одной из книг, ни в одной из телепередач Креншоу мне не встречался.

Но почему-то это имя мне показалось самым подходящим.

Всех в моей семье называли в честь какого-нибудь человека или предмета. Папу – в честь его дедушки. Маму – в честь ее тети. А нам с сестрой дали имена не в честь людей, а в честь гитар.

Меня назвали в честь папиной гитары. Ее придумал человек по фамилии Джексон. Робин назвали в честь фирмы, сделавшей мамину гитару.

Мои родители раньше были музыкантами. «Голодающими музыкантами», как говорит моя мама. Но после моего рождения они бросили это дело и стали нормальными людьми.

Поскольку инструменты к тому моменту уже закончились, нашу собаку родители назвали в честь знаменитой певицы Ареты Франклин. Но сначала Робин хотела назвать ее Пупочкой, а я – Собакой.

Но зато наши вторые имена достались нам от людей, а не от гитар. Орсон был папиным дядей, а Мэрибелль – маминой прабабушкой. Но их обоих уже нет в живых, поэтому я не знаю, хорошо это или плохо, что нас назвали в честь них.

Папа говорит, его дядя был очаровательным ворчуном, что, видимо, означает, что он любил поругаться, но это получалось у него как-то мило.

Если честно, возможно, какое-нибудь другое второе имя было бы мне больше по душе.

Какое-нибудь новое. Которое еще не успели заносить до дыр.

Может, потому мне и понравилось имя «Креншоу». Оно походило на чистый лист бумаги, перед тем как на нем начнешь рисовать.

Это имя было из разряда «нет-ничего-невозможного».

Я точно не помню, что чувствовал в тот день, когда мы с Креншоу познакомились.

Это было очень давно.

Я успел забыть многое из того, что происходило со мной в детстве.

Я не помню, как родился. Как учился ходить. Как носил памперсы. Хотя, наверное, о таком не очень-то и захочешь вспоминать.

Память – странная штука. Я помню, как потерялся в магазине, когда мне было четыре года, но не помню, как мама с папой меня нашли, как ругались и плакали одновременно. Я знаю об этом только по их рассказам.

Я помню, как дома впервые появилась младшая сестра. Но не помню, как пытался запихнуть ее в коробку, чтобы отправить обратно в роддом.

Родители любят всем рассказывать эту историю.

Я даже не могу припомнить точно, по каким причинам Креншоу был именно котом, а не собакой, или аллигатором, или трехголовым тираннозавром.

В моем случае пытаться вспомнить всю свою жизнь – это будто строить что-то из конструктора Лего, когда не хватает важных деталей, например фигурки робота или колеса для большого джипа. Ты изо всех сил стараешься соединить, что есть, но знаешь, что получится не совсем то же самое, что изображено на коробке.

Наверное, в тот момент мне следовало бы подумать: «Ух ты, со мной разговаривает кот, а такое случается не на каждой парковке».

Но я помню только, что в мыслях у меня пронеслось: «Как же здорово, когда есть друг, который любит фиолетовые мармеладки так же сильно, как я».

Через пару часов после того, как в самый разгар нашего матча по хлопьеболу в кепке Робин таинственным образом появились мармеладки, мама выдала нам по бумажному пакету. Для памятных вещей, как она сказала. Многое из того, что у нас было, кроме самого необходимого, вроде обуви, матрасов и нескольких тарелок, родители собирались выставить на воскресную дворовую распродажу. Они надеялись выручить сумму, достаточную для того, чтобы погасить долг за квартиру и, если повезет, оплатить еще и счет за воду.