Наталья Маркелова - Мар. Червивое сердце

— Но это так. Мы все думаем, что жизнь бесконечна, что мы и все, кто рядом, будем всегда. А потом вдруг раз — и у тебя совсем немного времени, словно воды плеснули в ладошки. И чем больше ты сжимаешь ладони, тем меньше в них остаётся. Но это всё красивые слова, а я должен рассказать тебе кое-что не такое красивое, но очень важное. — Он перевёл дыхание и выдохнул: — Ты не мой сын.

Мне показалось, что дом покачнулся. И вдруг всё сделалось чётче, предметы стали как бы объёмнее, звуки отчётливей, запахи резче.

— Да, я не твой отец по крови, но я вырастил тебя и любил, как своего сына. Потому что любил твою мать.

Я схватил его за руку:

— Нет, это не может быть правдой.

— Но это правда, Мир.

— Зачем ты говоришь это мне? Зачем говоришь мне это теперь, когда… — Я осёкся.

— Когда умираю? Я мог бы уйти, так и не рассказав, и ты бы никогда не узнал правды, потому что она была известна только твоей матери и мне.

— Я был бы счастливей.

— Это так. И я сожалею о том, что причиняю тебе боль. Но ты должен узнать. Потому что твой отец — Хазер.

И тогда я захохотал как сумасшедший. Ведь я сам сказал Стелли, что мне больше подошло бы стать его сыном. Я сам напророчил это. О да, я сын Хазера, кто же ещё им может быть?

Отец сжал мне руку, прекращая истерику.

— Хазер не знает о твоём существовании.

— Но как это вообще возможно?

— Когда-то давно твоя мать полюбила принца Хазера…

— Полюбила Хазера? Его можно любить?

— Любят не за что-то, любят просто так. Однажды Хазер спас жизнь твоей матери. Она думала, что он её судьба. Но то, что было для твоей матери судьбой, для Хазера оказалось всего лишь мимолётным приключением. Единственной страстью Хазера является власть. Это — его любовь. Возможно, будь твоя мать обычной девушкой, она бы поняла и утешила свою боль, но только вот твоя мать обычной не была. Она была магом. Причём боевым магом.

— Женщины не бывают боевыми магами.

— Да, если открыто заявляют, что они женщины. Но можно изменить внешность, назваться мужским именем или вовсе спрятать и лицо, и имя. Твоя мать поступила так гораздо раньше встречи с принцем. Хазер не догадывался о том, кто она на самом деле. Он знал твою мать под другим именем, тогда как многие называли её…

— Маг Без Лица, — догадался я.

— Ты слышал о нём… о ней?

— Именно с его помощью победили армию эльфов. Но это было так давно.

— Маги живут очень долго, хоть и не вечно.

— И это Маг Без Лица помог Хазеру уничтожить жителей Замка Тихой воды. Зачем же она тогда помогала ему, если принц её предал?

— Чтобы отомстить. Твоя мать хотела, чтобы боги ужаснулись деяниям Хазера. Но однажды она встретила поэта, который в одиночку выступил против творимого принцем зла. Поэт погиб, а на его крови вырос куст роз. Твоя мать поняла, что нужно нечто другое, чтобы смертного заметили боги, а главное, она увидела, что настоящая любовь требует бескорыстной жертвы. Она покинула армию Хазера и пришла сюда, в Доллин, чтобы найти мужа и приёмного отца для тебя. Потому как знала, что умрёт, едва ты появишься на свет.

— Но почему, она же была такой могущественной?

— Вот именно поэтому — она хотела отдать тебе свою магию.

— Но я не маг.

— Однажды магия ещё проснётся в тебе, чтобы ты смог выполнить своё предназначение.

— Отец, но почему ты, зная всё это, стал её мужем?

— Потому что полюбил и до сих пор люблю её. Возможно, там, куда я ухожу, мы встретимся с ней вновь. Теперь, когда я закончил лютню для тебя, я могу быть свободен.

— Отец, не уходи. Ты нужен мне.

— Я не ухожу, меня уводят. Я слышу снежных воронов. Выгляни в окно, сколько птиц прилетело за мной?

Я открыл окно. На ветке дерева, росшего у самого дома, сидело пять птиц. Увидев меня, они вспорхнули, яростно забив крыльями, и я ахнул, когда вдруг увидел шестого. Я бросился к постели отца, но Эйд был уже мёртв. Отчаянье и боль вырвались с криком из моего горла, а потом, выпустив их наружу, я словно утратил чувствительность, превратившись в безвольную куклу.

Вошёл Сигн, ласково погладил меня по голове, его рука заметно дрожала.

— Тебе надо уходить, мальчик. Я собрал тебе еды в дорогу.

— Куда уходить? — не понял я. — Мне надо похоронить отца.

— Я похороню его, будь спокоен. Но тебе надо исчезнуть из Доллина. Все видели, как ты вызвал дождь…

— Но я…

— Это не важно, Мир. Они забьют тебя камнями и за меньшее. Ты всегда мозолил им глаза. Уходи.

— Нет, я не могу. А если отец ещё не умер, нет…

— Он умер, — сказал Сигн холодно.

— Нет.

— Ты смешон, Мир. Даже смерть отца ты не можешь принять с достоинством. Будет лучше, если ты уйдёшь и позволишь похоронить его как подобает, а не превратишь похороны Эйда в балаган.

Услышав эти жестокие слова, я понял, что Сигн прав. Взял лютню, котомку с едой и выскользнул из дома. Я отправился в дом на Болотах, чтобы дождаться Стелли, но она не пришла. Я ждал её, пока не кончились продукты, и ещё несколько дней, питаясь грибами и ягодами. Когда живот совсем подвело, решил идти к Замку Лисьего хвоста. Этот замок принадлежал Хазеру и находился недалеко от Доллина. Именно оттуда, по моим расчётам, приходила Стелли. Долго собираться не пришлось: из всего скарба — лютня да плащ мага, который я взял из сундука, уже догадавшись, что он принадлежал моей матери. Накинув плащ на плечи, я даже не удивился, увидев, как он становится обычным плащом бродяги: старым, потрёпанным и подходящим мне по размеру.

Повесив на плечо лютню, я зашагал к замку Хазера. Дорога бежала впереди меня, и по пути можно было ни о чём не думать. Вначале казалось, что идти я буду вечно, но в итоге добрался до замка меньше чем за час. Замок Лисьего хвоста был совсем не похож на тот, в котором отец срубил проклятую вишню. Он выглядел красивой изящной безделушкой. Этот замок был даже младше меня. Его строительство началось уже после того, как Хазер захватил Замок Тихой воды, а закончилось пару лет назад, и только потому, что не обошлось без магии. Каким бы чудовищем принц ни был, но даже он не решился жить в замке, жителей которого уничтожил. Говорят, их призраки до сих пор бродят там.

Добраться я добрался, но вот как найти Стелли, не имел ни малейшего представления. Я бродил под стенами в глупой надежде, что она вот-вот появится предо мной. Устав, сел на камень, взял лютню и впервые коснулся её струн. Я ни разу ещё не играл на ней. Инструмент напомнил мне о смерти отца и сгоревшем доме, и я заплакал. До этого момента из меня не вытекло ни единой слезы, а теперь где-то внутри что-то прорвалось, и я не мог остановиться: рыдания вырывались наружу, словно им вдруг стало тесно в моём теле. Чтобы как-то справиться с ними, я начал играть. И действительно, слёзы мои иссякли. Я играл, поражаясь чистому, ясному звуку инструмента. Лютня пела так завораживающе, что можно было позабыть обо всём на свете. Когда я оборвал игру, то увидел, что уже не один. Рядом стояла хрупкая девушка, при взгляде на которую сразу стало понятно, что это не человек.