Вильгельм Гауф - Сказки, рассказанные на ночь

— Госпожа хозяйка! — вскричал Георг.

— О, не кричите так, уважаемый господин. Люди уже смотрят на нас. Думаете, я не знаю, о чем говорю? Судите сами: каждую ночь, как только пробьет одиннадцать часов, она впускает в замок своего возлюбленного. Разве такое мыслимо для добродетельной барышни?

— Подумайте, что вы говорите! Своего возлюбленного?

— Да, к сожалению, так оно и бывает ночью, в одиннадцать часов, к ней приходит возлюбленный. Это позорно, это унизительно! Точно в назначенный час высокий мужчина, закутанный в серый плащ, подходит к воротам. Она сумела устроить так, что к этому времени все слуги оттуда удалены, под рукой лишь старый привратник, который еще в детстве потакал всем ее проказам. Так вот, каждый раз, как только внизу, в Хольцельфингене, бьет одиннадцать, она, как бы ни холодна была ночь, спускается во двор и приносит ключ от подъемного моста — ключ, который предварительно снимает с кровати своего престарелого отца. Старый греховодник-привратник отпирает, мост опускается, и человек в сером плаще спешит к своей возлюбленной.

— А потом? — еле дыша, спросил побледневший Георг. — Что потом?

— Приносит жаркое, хлеб и вино. Ночной возлюбленный, должно быть, бывает очень голоден, в иную ночь он съедает дочиста половину косули и выпивает два-три кувшина вина. Что затем происходит, я не знаю, не буду говорить понапрасну. Уверена только в одном, — и она устремила смиренный взгляд к небу, — Господу Богу они не молятся.

Георг после короткого раздумья мысленно выругал себя за свое, хоть и мимолетное, сомнение в верности любимой. Это была ложь, родившаяся в голове досужего человека. И даже если в том была доля правды, то она не могла бросить тень на Марию.

В старые добрые времена юношеская любовь была не менее страстной, чем в наши дни, однако имела характер чистого, глубокого благоговения.

По обычаям того времени, возлюбленная стояла на ступеньку выше своего любимого. Романтические истории из исторических хроник и любовные книги древних поэтов-миннезингеров приводят много примеров того, как влюбленные благородные мужчины вступались за честь своих дам и, если кто-то сомневался в их верности и чистоте, за это убивали на месте.

Исходя из этих соображений, неудивительно поэтому, что Георг не заподозрил ничего дурного, хотя ночные посещения были загадочными, но ничто не говорило о том, что о них не знает отец и что таинственный незнакомец непременно возлюбленный Марии. Он высказал свои сомнения хозяйке.

— Вот как! — усмехнулась та. — Думаете, отец знает эту историю? Нет и нет! Я знаю это наверное: старая Розель, кормилица барышни…

— Так это старая Розель сообщила вам? — невольно вырвалось у Георга.

Он хорошо знал эту кормилицу, сестру Волынщика из Хардта. Раз уж она это говорила, всякие сомнения отпадали — старушка была набожной и преданной барышне.

— А вы знаете старую Розель? — в свою очередь изумилась хозяйка горячности молодого человека.

— Я? Ее знаю? Помилуйте! Я здесь впервые. Меня поразило лишь имя — Розель.

— А разве у вас не так говорят? Розину у нас зовут Розель, ну и старую кормилицу в Лихтенштайне называют так же. Видите ли, она меня очень ценит и время от времени заходит сюда. Я тут же варю для нее сладкое желе с вином, которое она до смерти любит, и в благодарность Розель доверяет мне всякого рода новости. От нее-то я и узнала то, о чем вам рассказала. Отец вовсе ничего не знает о ночных посещениях, по-прежнему ложится спать в восемь часов. Кормилицу же барышня тоже отсылает в ее комнату в восемь часов. Через несколько дней Розель, заметив эту странность, прикинулась, что пошла спать, а сама осталась сторожить. И вот, едва все успокоилось в замке, барышня, которая прежде не притрагивалась даже к щепке, собственноручно развела огонь в печи и принялась жарить да парить, как могла, потом принесла вино из подвала, достала хлеб из шкафа и накрыла стол на мужской половине дома. Затем она долго всматривалась в окно, в холодную, черную ночь, и только внизу пробило одиннадцать часов, подъемный мост с грохотом опустился, ночного гостя впустили, и он последовал за барышней в комнату. Розель пробовала подслушивать, что происходит внутри, но дубовые двери там очень толстые. Пыталась она и подглядывать сквозь замочную скважину, но ничего не увидала, кроме головы незнакомца.

— Ну и как он выглядит? Он стар?

— Стар? Что вы! Он молод, примерно вашего возраста, да-да, юн и красив, как сообщила Розель. У него темная борода, роскошные кудрявые волосы и очень приветливый, милый взгляд.

«Чтоб ему дьявол вырвал волосок за волоском!» — пробормотал себе под нос Георг и с досадой провел рукой по подбородку, довольно гладкому.

— Хозяйка! Припомните, пожалуйста, точно ли вы все так и слышали от госпожи Розель? Не прибавили ли чего от себя?

— Боже сохрани! Вы плохо меня знаете, господин рыцарь! Все это в точности мне рассказала старушка Розель, даже еще больше нашептала на ушко, но этого я, как порядочная женщина, не могу доверить красивому молодому человеку. И еще, подумайте только, насколько скверная эта барышня, ведь у нее был другой возлюбленный, которому она изменила!

— Еще один? — Георг заострил внимание, так как рассказ хозяйки все больше смахивал на правду.

— Да-да, еще один, очень красивый, милый господин, сказала мне Розель. Она была вместе с барышней в Тюбингене, а этот господин, кажется, его фамилия Штурмзиттих или что-то вроде, учился там в университете. Молодые люди познакомились, кормилица клянется, что красивей этой пары не сыскать было во всей Швабии. Барышня ужасно влюбилась в него и жутко тосковала, когда должна была покинуть Тюбинген. И вот теперь она ему неверна, такое у нее ветреное сердце! Кормилица плачет, вспоминая о верном друге барышни, который во много раз красивее нынешнего возлюбленного.

— Хозяйка! Сколько раз мне стучать, чтобы получить полный кубок? — с досадой воскликнул Толстяк из общего зала, так как болтливая женщина за разговором совсем позабыла прочих своих гостей.

— Сейчас-сейчас, — ответила она и побежала к стойке принести жаждущему гостю хорошего вина.

Потом она отправилась в кладовую и в подвал; наконец чердак и кухня также заняли ее время, Георг же имел возможность поразмыслить о слышанном.

Подперев рукой голову, он будто прирос к своему столику и не мигая глядел в глубину стоявшего перед ним кубка.

Так юноша сидел и в послеобеденное время, до самого вечера. Наступила ночь, а он все еще сидел и сидел за круглым столиком в глубине эркера, безучастный ко всему на свете. Лишь изредка глубокий вздох выдавал в нем присутствие жизни.

Хозяйка не знала, что ей делать с этим гостем, она раз десять присаживалась к нему, пыталась заговорить, но он рассеянно, неподвижным взглядом смотрел ей в лицо и ничего не отвечал. Милая женщина даже испугалась этого неподвижного взгляда, точь-в-точь так же смотрел на нее ее покойный муж, когда приказал долго жить.