Вероника Батхен - Неужели я умру?

Покидая зал суда, я прошептал: «Ромаль, не бойся, я с тобой». Я вышел в сопровождении родных, которые на время стали для меня стеной, защищающей от нашествия обезумевших репортеров. Освещая наше продвижение десятками вспышек, они создавали давку, превращая выпускаемые из своих уст вопросы в непонятную кашу. История была предана огласке и разделила общественность на два фронта: сочувствующих, но бездействующих и правоверных, алчущих возмездия. Заголовки гремели: «Убийца остается безнаказанным!», «Судьба мальчика в руках беспомощной власти», «Похититель детей теперь среди нас». Как ни странно, но люди упивались сочащимся газетным смрадом и пристально следили за развязкой моего дела в ожидании демонстративного представления. Могу ли я судить их? Ведь они всего лишь невинные жертвы печатных издательств, участники прописанного заранее сценария, несчастные создания, существующие в суровой реальности.

На улице была крепкая зима, да такая, что, говорят, последний раз подобные холода были лет сорок тому назад. Плотным покровом улицы осыпал крупный снег, который подсвечивали огни сумеречного города. Я был очарован белой магией и жадно поглощал обжигающий холод, выдыхая остатки сырости тюрьмы. Морозный пейзаж заставлял меня забыть о назойливости любопытных газетчиков, замедляя время вокруг. Я поднял голову вверх и ощутил прикосновение умирающих снежинок, которые превращались в слезы на моих щеках. Мои руки обогревал хранитель моего сердца. Наверное, в этот момент Гелна не жалела ни капельки тепла для меня, я чувствовал это. И вот пробираясь, словно ледокол сквозь неприступный океан запорошенных снегом людей, мы смогли скрыться в недрах городской подземки.

Мое молчание было обусловлено накопившейся за долгие дни усталостью. Словно лежа в колыбельной, вагон метро убаюкивал меня своим монотонным качанием, принуждая насладиться сновидениями на время поездки. Не было сил даже думать о чем-либо, хотелось поскорей утонуть в в объятиях любимой. Поезд остановился, и безжизненный голос кондуктора объявил очередную станцию, вновь оторвав мою голову от плеча Гелны, служившего мне подушкой. Я приоткрыл слипшиеся глаза и взглянул на плакат, величаво возвышавшийся на фоне беготни. Очередная реклама безделушки. Мой взгляд невольно вцепился в лозунг: «Не упустите главное…» Пронеслась очередная бегущая толпа людей, которая напоминала мне бесконечные косяки испуганной рыбы. Все они выглядели одинаково серо, с повседневными, усталыми от забот лицами. Но вдруг среди этой армии недовольных близнецов блеснула апельсиновая голова, которая ловко прошмыгнула в самый эпицентр спешки. Меня укололо. Может быть, это плод моего уставшего воображения. Но фантазия поддалась сомнению, когда вновь из потока на секунду появилась фигурка маленького человека, в синем пальтишке с рыжей, как солнце на закате, головой. Резко вскочив, я прильнул к закрывшейся перед моим носом двери. Весь вагон зашуршал перешёптываниями. Медленно удаляясь от станции, я продолжал всматриваться в надежде увидеть ту самую фигурку. И вот снова она появилась и остановилась в самом центре платформы. Это он! Готов поклясться — это он! Я закричал:

— Ромаль! Остановите поезд, это Ромаль! Он там, на платформе!

Раздались крики возмущения пассажиров. Мои близкие попытались образумить меня, но бессмысленно.

— Я клянусь Вам, это был Ромаль. Я видел его собственными глазами…

Не было сил объяснять, и я уверенно дернул стоп-кран. Поезд взревел металлическим лязгом и остановился с пронзительным, ноющим скрипом, опрокинув часть пассажиров на пол. Я выскочил наружу и, задыхаясь, ринулся к станции вдоль рельсов подземки. Вскарабкавшись на платформу, я принялся расталкивать зевак в поисках моего маленького друга. Сквозь непрекращающийся рой людей смутно виднелась юная фигурка, которая стояла спиной и блестела тем самым «апельсиновым затылком». «Боже мой, как я ждал этой встречи!» — с этой мыслью я торопливо принялся пробираться через людские джунгли. Мое сердце замерло. Вот в двух шагах от меня стоит он: бедный, несчастный, уставший мальчик, обиженный проклятым городом, брошенный трусливыми ублюдками на произвол жизненной рулетки. Теперь все будет хорошо. Я медленно подошел и прикоснулся дрожащей рукой к плечу Ромаля. Дыхание отяготилось, а затем и вовсе замерло. Он медленно повернулся, меняя беззаботный взгляд на испуганный вид, исполненный недоверием, который обычно бывает, когда видишь незнакомца. Это был не Ромаль…

Не было даже малейшего сходства: рост был значительно выше, лицо на переходной стадии с противным пушком под носом, даже волосы выглядели сейчас больше каштановыми и волнистыми. Безумие накрыло мои глаза пеленой. Будто бы при виде оазиса в безграничной пустыне на мгновение я ощутил надежду, но, когда прикоснулся к ней, она рассеялась, как мираж. Я рухнул перед ним на колени и, закрыв глаза, зарыдал, всхлипывая:

— Ты не Ромаль, ты не Ромаль…

Улицы омывал весенний дождь, очищая их от остатков грязного снега. Предвестник новой жизни, капли которого, ударяясь о землю, призывали мир очнуться от затяжного, холодного сна. Затем, объединяясь в ручей, небесный поток уносил прочь весь хлам, который прятался, казалось, под надежным покровом льда. Темно-серые тучи недовольно хмурились и разряжали ударами ненависти небосвод, озаряя напуганный город. Вслед гремел пронзительный рык, который заставлял вздрагивать от внезапности. Подобно новорожденному, сквозь боль и страх, небо не прекращало рыдать. Человек и природа взаимосвязаны. Я наблюдал этот обряд, стоя у окна в мастерской месье Деданжа, и всем сердцем желал такой же спасительной стихии для моей души. Наверное, поэтому спустя два месяца затворничества в себе я согласился на встречу с маэстро в его обители. Все это недолгое время мой Вестос был безучастным наблюдателем моей борьбы с угрызениями. Он понимающе выслушивал мои исповеди, но всем своим небезразличным молчанием давал понять, что наступило время самостоятельно принимать решения. Первое шаткое решение я принял после очередного настойчивого приглашения Деданжа.

В этом месте всегда хотелось смотреть на вещи иначе. Наблюдая из недр мастерской все то, что казалось прежде обыденным, я чувствовал, что теперь все это становилось поистине одухотворенным. Ощущение мистицизма этих комнат вновь вернулось ко мне, принеся с собой легкое дуновение ностальгии. Я по-новому взглянул на хаотично расставленные картины, которые вызвали во мне противоречивые всплески эмоций. Подняв голову, я вновь изумился красоте кристального потолка, демонстрировавшего настроение неба. С улыбкой поприветствовал портрет жены месье Деданжа, и мое сердце защипало от чувства светлой памяти о женщине, знакомой мне лишь по рассказам. Затем я ощутил спокойствие и услышал шаги, которые явно ждали этого состояния.