Вероника Батхен - Неужели я умру?

— Помнишь те дни, когда мы проводили время всей семьей?

— Да, сынок, конечно помню… Какое это имеет отношение к нашему разговору?

— Я просто знаю, что меня ждет…

— И что же?

— Пустота…

Я почувствовал, как голос отца наполнился досадой, затем злобой, стал резче и острее:

— Что за вздор? Ты не знаешь, о чем говоришь! Ты когда-нибудь думал о том, что твоя семья будет есть завтра? Как найти деньги на учебу сына?

— Я благодарен тебе за многое, пап. Ты дал мне все необходимое. Но ты не можешь вечно опекать и принимать решения за меня…

— Ты просто боишься преодолевать жизнь! И убегаешь от действительности.

— Ты называешь это жизнью? — в этот момент белая пелена закрыла мои глаза и сквозь ненависть я закричал. — Я был мертв, хотя казался живым, отец! А мертвым не страшна смерть, они одиноко ждут своего конца, исполненные сожаления, пытаясь ухватиться за нищие, крохотные счастливые воспоминания. Я не познал пылкой любви, не рискнул ради мечты — спрятался в своей темной пещере, пустив все на самотек. Я был трус! Я оставлял мир трусом. Слепой, немой кусок дерьма, прибывавший в отчаянии…

На лице Эстиго был отражен шок, и он смотрел на меня как на сумасшедшего пациента.

— Шаду, наверное, я поторопился с разговором. Ты ведь даже не знаешь, чего хочешь. Я понимаю твои страхи…

— Страха нет! Я полон решимости, — я протянул письмо дедушки. — Я пойду своей дорогой, и ты не сможешь мне помешать.

Эстиго развернул записку, пробежался глазами по посланию. Затем недовольно скомкал прочитанное и швырнул на пол.

— Он не ты… — тихим голосом сказал отец. — Бродо всегда оказывал на тебя дурное влияние. Делай, что считаешь нужным, только на меня не рассчитывай.

Окончен бой. Отец и сын разошлись в разные стороны. Победа без боли — редкое явление. Как бы я хотел, чтобы ты услышал меня, пап! Надеюсь, со временем мы простим друг друга…

Я сидел в комнате, обдумывая состоявшийся разговор, как вдруг тихий, застенчивый голос попросил разрешения войти. Я одобрительно ответил и увидел, как в комнате появилась фигура, застенчивая, полная опасений и переживаний. Глаза, наполненные унынием, пронизывали меня. Мама. Ее лицо демонстрировало вековую усталость. Хрупкость, присущая ее натуре, олицетворяла беззащитность. Маму звали Найта. Она всегда была фигурой утонченной, обаятельной, полной заботы и ласки, любви и добра. Ее звонкий смех напоминал мне что-то весеннее, красочное. В больших голубых глазах можно было увидеть бесконечную радость. Лучезарная, радушная, отзывчивая, смелая…

Именно такой она запомнилась мне в детстве. Не знаю как, но в один день Найта исчезла, и на смену ей пришел угрюмый, исполненный чувством вины человек Подобно угасающему пламени, она остывала, превращая свою жизнь в пепел из прошлого, грез, безнадежности. Ее сознание заполнилось хламом в виде повышенной осторожности, доходящей до абсурда, замкнутостью, ведущей к необоснованным приступам депрессии, драматизмом, недоверием, осуждением и еще многими ингредиентами яда, медленно, но верно отравлявшего жизнь. Что-то заставило ее пожертвовать своей харизмой, принять серую сторону этого мира, перестать улыбаться сложностям. Люди меняются… Или мир становится порой другим. Как бы там ни было, многие черствеют, подбирают новую призму для обзора происходящего. Взрослеют…

Я приготовился к очередному тяжелому разговору.

— Шаду, сынок, — осторожно начала мама. — Ты же понимаешь, как сильно огорчен отец?

— Да, мам, но…

— Но не менее важны твои чувства. Делай, что ты считаешь нужным. Будь независимым. Что бы ни сказал отец, знай, он тебя любит, и я тебя очень люблю….

Она протянула маленький кулачок, а затем аккуратно передала мне содержимое. Это был медальон с фотографией нашей семьи. Мама и папа смеялись, держа за руки двухгодовалого меня. Этот крохотный снимок отражал те самые остатки радости, которые сохранились в моей памяти. Возможно, для мамы это было тоже последнее воспоминание тех самых счастливых дней.

— Я верю, что у нас все будет хорошо, сынок. И черные полосы сотрутся на нашем пути. Храни его, пожалуйста, в нем очень много любви. И помни, если что-то не получится, мы тебя всегда будем ждать.

Найта крепко обняла меня и поцеловала в щеку. Едва сдерживая слезы, одобрительно кивнула и покинула комнату.

Покидая дом, я видел, как отец, будто бы не замечая моего присутствия, с хмурым видом всматривается в утреннюю газету. Мама пыталась скрыть горе и, всем видом изображая состояние ложного спокойствия, натирала и без того блестящую посуду. Немая сцена, пропитанная напряжением, была разрушена скрипом двери, свидетельствовавшим о моем уходе.

Этот путь от комнаты раздора до выхода был самым длинным в моей жизни. Словно тысячи обеспокоенных голосов кричали в моей голове: «Остановись! Что ты делаешь? Ты эгоист!» Тонкая нить силы намерения заставляла ноги делать очередной тяжелый шаг вперед. Я осознал, что в прошлой жизни до второго шанса мне не хватило душевных сил покинуть дом. Я, как рыба, пойманная в сеть, ждал своей участи, не пытаясь даже колыхнуться. Ты понимаешь, что исход неизбежен и кому-то будет больно от твоего решения. Спокойствие и значимость родителей, стабильность и отказ от мечты вынудили принести в жертву собственное я. Лишь спустя время я увидел, что счастливее никто не стал. Вдобавок я только воспитал в себе ничтожность. Эта правда, которую мы боимся произносить вслух, как навязчивая муха, преследует нас до конца наших дней. Мы оправдываемся, что все сделали правильно, ищем одобрения у других, но мы- то знаем… В глубине души невозможно обмануть… Бродо говорил мне: полюби себя и окружи счастьем, тогда будешь любим и окутан добром. Но никогда не предавай своего сердца, не лишай языка внутренний голос.

Дедушка поведал мне, что когда-то он, одурманенный поисками истины, не видел успехов Эстиго и делал все возможное, чтобы сын выбрался из захолустья к огням большого города. Сулил гарант счастья и процветания в будущем. Когда бабушка умерла, Бродо осознал коварство навязчивых решений, жизнь перевернулась с ног на голову. Но уже было поздно. Семя глубоко укоренилось в голове Эстиго, и все попытки показать двуличность его стремлений увенчались ненавистью и презрением. Все, что досталось дедушке, — это долгое одиночество в ожидании приезда внука. Горькие уроки открыли дорогу к мудрости, но разрушили семейный круг. Все попытки примирения отторгали моего папу все дальше и дальше. Упрямство и гордость были наставниками Эстиго долгое время. Отторжение всех шагов к пониманию вызвало непреодолимое чувство вины у папы, после того как дедушки не стало. Повесть о неумении прощать.