Хатка Бобра - Как Веприк, сын Тетери, маманю спасал

— Слава тебе, Перуне! — сказал Добрило. — Спасибо. Защитил.

При его словах печенеги словно проснулись: все как один соскочили с коней, пали на колени и склонились перед русскими путешественниками и их грозным божеством. Младенец громко агукнул.

Первым опомнился Чудя.

— Ага! — сказал он. — Видали? Вот он, гнев-то небесный! На этот раз вам предупреждение, а больше так себя не ведите! Вот какими вы сейчас стоите, чистыми да нарядными чтобы так всегда и ходили! Бани себе постройте! Свеклу, репу сажайте. Песни пойте! Богов уважайте! А то, знаете, была одна девочка…

— Ладно, дяденьки, ходу отсюда, — шепнул Веприк.

— Потом доскажу! — крикнул Чудя. — В другой раз. А теперь идите по домам!

(Известно, что чудины заветы оказались для печенегов непосильными и, не прошло и сотни лет, печенеги совсем исчезли из русских степей.)

— Спасиба, спасиба, — вежливо кланялся Добрилин главный обидчик, пятясь от него.

— Пожалуйста. Еще приходи, гостям всегда рады, — буркнул медоход. — Шапку отдай!

— Я вот думаю, — проговорил Чудя, рассеяно глядя вслед разбегающимся кочевникам. — Не попросить ли Перуна, всесильного и могучего, и по нам стукнуть своей золотой молнией? Что-то у меня зуб болит, подлечить бы…

— Да ну его! — вполголоса ответил Добрило. — Опять перепутает, костей потом не соберешь.

— Добрило! — подал с неба голос Перун. — А я все слышу! За неуважение быть тебе наказанным!

И не успел Добрило оправдаться, как новая золотая молния с треском врезалась ему в макушку и пропала, оставив Добрилу помолодевшим на десять лет, с цветущей веточкой черемухи, игриво засунутой богатырю за правое ухо.

— Да что такое! — возмутился грозный бог. — Что за день у меня сегодня, все кувырком!

И он ушел за облака, которые долго потом лились на путников противным холодным дождем — посреди зимы. Подхалим Чудя ехал и упрямо твердил, косясь на небо:

— Дождь — не снег, спасибо тебе, Перуне! Помыться-то нам давно пора… Эх, водичка хороша — не теплая, не холодная, в самый раз, приятно как по спине течет… Апчхи!

Местность вокруг березовского отряда незаметно менялась. За один день разницу увидеть было невозможно, но по прошествии недели путешественникам уже не верилось, что выезжали из Киева по глубокому снегу: все возвышенности были бесснежные, обдутые ветром, кое-где даже высовывалась закоченевшая травка. Воздух и в самом деле потеплел — не обманули греки. Верблюды шагали все легче и быстрее.

Однажды вечером березовцы хотели остановиться и поставить юрту, но верблюды не послушались: еще некоторое время они упрямо топали вперед и наконец привезли седоков к кочевому селению. Мужики сначала испугались, но печенеги встретили их улыбками и поклонами, так что, оказалось, ночевать можно и у кочевников — и с большим удобством.

— Шайтан! [5] Шайтан (иск. тюркск.) — бес, нечистый дух. Шайтан! — кричали печенеги, показывая на русских путешественников пальцами.

— Здрасьте, я шайтан! Молодцы, что узнали, — бахвалился Чудя.

— Шайтан! — говорили печенеги, показывая на Добрилу.

— Нет, он не шайтан, куда ему! — махал руками Чудя и тыкал себе в грудь. — Я шайтан! Меня и слушайте!.. Песни сегодня пели? В бане мылись? Ну-ка ты, рыжий, подойди сюда, шею-то покажи, небось грязная?..

Добрило только головой качал, любуясь на болтуна-Чудорода, а кочевники кивали и кланялись. Весть о небывалых колдунах и их небесном божестве летела по степи далеко впереди березовцев, поэтому повсюду их принимали со страхом и уважением.

Круглые печенежские юрты были теплыми и хорошо защищали от ветра. В центре жилища всю ночь горел костер, а дым от него выходил через дыру в потолке. Печенежские хозяйки кормили березовцев невероятно вкусным кушаньем под названием «плов» — кашей, перемешанной с мясными кусочками и сушеными фруктами. Добрило в ответ угощал узкоглазеньких кривоногих чумазых детишек велесовыми сладостями и медом.

— За что они тебя так все любят, ума не приложу, — позавидовал Чудород, наблюдая, как суетятся вокруг бортника полдюжины печенежских малышей, Дуняшка, верблюд Плюнька и еще пара кочевников устрашающего вида, которые, наверно, никак не могли отправиться в набег на мирное селение, не получив по засахаренному персику.

Добрило, старательно деля угощение на равные части, чтобы лакомки не передрались, ответил со вздохом:

— У меня пятеро детей и двенадцать внуков… если не знать все их прожорливые детские повадки, в нашем семействе живым не останешься… Как они там без деда, шмелятки мои?…

Плюнька, чувствуя, что хозяин загрустил, нежно чмокнул его в ухо, а один из устрашающих печенегов, потеряв терпение, потянул моченое яблоко из добрилиной руки. Добрило рассеянно выпустил яблоко, глядя поверх чужих детишек на холодную степь, откуда березовцы приехали и за которой среди лесов тонула где-то в сугробах родная деревня… А в деревне стоял построенный еще добрилиным прадедом большой теплый дом с просторным двором. А во дворе бегали, валялись, ездили друг на дружке, падали с забора, таскали друг друга за уши, дразнились, ябедничали и кричали двенадцать курносых медоходиков, дедушкина забота и отрада…

На исходе второй недели березовский отряд приехал к обширному водному пространству, круглым пятном лежащему вровень с травяной долиной. В речке Березке, пробегавшей мимо родного селения, даже заяц утонуть не мог, так что деревенским жителям никогда не приходилось видеть так много воды. Изумлению их не было предела, но изумлялись они напрасно: это был всего лишь мелкий морской залив, он скоро остался позади и чудесные верблюды зашагали по земле плодородного полуострова, именовавшегося в те времена Таврикой [6] Таврика: полуостров сейчас называется Крым. . Путешественников окружила приморская зима — прохладная, но приветливая и на удивление зеленая. Черное море, омывавшее Таврику с трех сторон, грело ее все холодное время года, поэтому по равнине стелилась трава и повсюду виднелись низкорослые можжевельники и кустики со странными, скатанными в трубочку, колючими листиками, которые не опадают с них круглый год. Далеко впереди, в сторону утреннего солнца — там, куда уверенно несли людей волшебные верблюды, — вставали зеленеющие округлые горы с редкими скалами на макушке. В трещинах скал, на высоте, лежал белый снег, и можно было иногда видеть, как его взметают и кружат короткие метели.

Около полудня березовцы нагнали престарелого монгола в полосатом халате, везшего на ослике запас веток для очага.

«Ну и одежда. Женская юбка пришита прямо к рубахе. И не стыдно ему, едет, как будто так и надо,» — думали русские путешественники, разглядывая монгола, его халат, бритую голову и узкие, как у печенега, глаза.