Хатка Бобра - Как Веприк, сын Тетери, маманю спасал

— Дай мне, пожалуйста, свой гребешок, — вежливо попросил бортник ближнюю русалку.

— Ах, я его дома забыла, — немедленно соврала она, хотя золотой гребень был засунут у нее в волосы над левым ухом. — Я тебе румян баночку могу принести — губы красить.

Русалки захихикали и завертелись в голубой воде.

— С гребешком не получится, — сообщил Добрило товарищам.

— Можно еще, когда они на ветвях весной качаться станут, березу под ними подрубить, — предложил Чудя. — Помню я еще одно заклятье, хорошее очень, но от кого — забыл, хоть убей. «На море-окияне, на острове Буяне лежит бел-горюч камень Алатырь»… что-то там тырь-тырь-тырь, не помню, а в конце — «Кто тот камень Алатырь изгложет, тот мой заговор превозможет».

— Крепкое заклятье! — похвалил Добрило. — Знать бы, от кого.

— Может, от Бабая, которым непослушных деток пугают, — предположила одна из русалок.

— Или от болотника, дедули моего, — задумчиво молвила вторая.

Морские шалуньи собрались все вокруг лодки, облокотившись локотками о борта, и прилежно гадали, кого можно заклясть Алатырь-камнем. Если не придираться к зеленым волосам, девушки были очень даже пригожи: ежедневное плавание сделало их тела стройными и гибкими, огромные глаза светились лукавством, курносые носики морщились от смеха. Да и волосы не у всех были зеленые — встречались и белые, и даже голубые.

— Вот вас бы всех этим Алатырем да по макушке! — в сердцах воскликнул Чудород. — Ну чего вы к нам пристали?! На что мы вашему царю сдались?

— Скучает! — пояснили русалки. — Велит распотешить!

— Нами он не распотешится! — уверил девушек Чудород. — Мы — народ очень печальный. Я вот как раз рассказывал ребятам, как моя бабушка ногу сломала.

— Ладно врать-то! Мы же слышали, как вы на весь океан песню пели «Как по морю лебедь белая плыла».

— Не «по морю», а «по мору»! — горячо заверил собеседниц Чудя. — Мор, значит, был — все помирали. И лебедь тоже. Я ж вам говорю: мы — люди печальные, забав не любим. Как друг на друга посмотрим, так плакать начинаем, — Чудя состроил такую скорбную физиономию, что Дунька засмеялась, а Веприк с Добрилой прыснули в ладони. — И пели мы «Как по мору лебедь бела умерла». А за нею и лебеденочек, бедненький. И лягушка. И карасеночек туда же. У нас все песни такие.

Водяные шалуньи в смущении посмотрели друг на друга.

— Да чего там! — крикнули они. — Хватай их всех, пускай наш царь сам разбирается! Качай лодку, девчонки!

Русалки все, как одна, ухватились за кораблик и принялись его дружно раскачивать — и по всему видно было, что это дело им не в новинку, так хорошо у них получалось.

— Стрибоже! Выручай! — заголосили мореходы.

— Ябеды! — сказали русалки.

— Стрибоже, помоги нам!

— Я б помог, кабы мог, — признался Стрибог, вздыхая. — Только в чужом царстве я не хозяин.

Положение березовцев было отчаянное. Они изо всех сил цеплялись за скамейки и друг за друга, но было ясно, что посланницы морского царя скоро перевернут лодку вверх дном.

— И раз! И два! — скомандовали сами себе русалки.

Чудород шмякнул вдруг шапкою об пол.

— Эх, поминайте добром, не поминайте, братцы, лихом! — вскричал он и с шумом шлепнулся в воду. И по тому, как ловко и быстро у него это получилось тоже можно было понять, что вываливаться из лодки ему не впервой. Русалки тут же оставили лодку и бросились ловить Чудю.

— Вепря! Мамку чтобы обязательно нашел! Да слушайся ее, не озоруй! — крикнул он, выныривая. — И батьку спаси!.. Приветы им передавай!

— Чудородушка! — завопил растерявшийся Добрило. — Да как же?!

— А ты внучат расти! И про меня рассказывай! А Матрене…

Больше Чудород ничего не успел сказать: водяные погубительницы со смехом утащили его в глубину, вода над ними сомкнулась и разгладилась.

— Дядя Чудя! — закричал Веприк, опомнившись, и кинулся в море. Но воздушный вихрь поймал его над водой, пронес вокруг лодки и шлепнул на скамью. «Курица» тронулась с места и понеслась с такой сумасшедшей скоростью, что путешественники падали, как только им удавалось встать на ноги. Так и неслись они без остановки до самой Африки.

А Чудород — молодец: не утонул в Средиземном море.

Когда он бросился отдавать свою жизнь за товарищей, он очень торопился, чтобы не струсить. В отчаянную минуту жалко стало ему малышку-Дунечку. Да и братца ее упрямого тоже пожалел — мальчишечка ведь совсем. А глянул на бортника — вспомнилась его младшая внучка Малушенька, драчунья и забияка. А про себя Чудя совсем и забыл.

Как же он обрадовался, когда оказалось, что и под водой жить можно! Бережет, значит, здешний царь своих гостей!

Когда русалки увлекали березовца в морскую пучину, солнечный свет все угасал и угасал, заслоненный толщей воды — пока вокруг не наступила непроглядная мгла. Средиземное море было в этом месте очень глубоко — примерно как от Березовки до другой Березовки, а то и дальше. Обитатели глубины не страдали от темноты: здесь жили светящиеся рыбы и червяки.

Чудя строго шлепнул по руке русалку, которая лезла пощекотать его под мышкой, и посмотрел вниз. Все морское дно было усеяно огнями, словно его тащили не в воду, а наоборот — поднимали к звездам. Зубастые рыбины с висящими на морде огоньками спешно выстраивались в ряд, чтобы освещать дорогу прибывшим. Из дна, мерцая зеленоватым светом, поднимались длинные, выше дерева, узкие листья. По камням ползали сияющие белые червяки с множеством ножек. В конце светлой рыбьей дорожки, в черной черноте, горели розовым прозрачные скалы, к которым подводные жительницы несли гостя. Сквозь высокие ворота пловцы попали к сиреневой стене из такого же полупрозрачного камня. За сиреневой стеной находилась третья — оранжевая, сквозь которую видно было, как покачиваются на той стороне разноцветные, словно звезды, рыбы, а за ней в светлом золотистом зале на высоком камне восседало волосатое губастое чудище с рыбьим хвостом.

— Будь здоров, славный царь! — крикнул Чудород, немного робея.

— Я не царь, я царица! — с обидою ответило чудище. — Утопите его!

— Погоди, душечка моя, — пророкотал низкий голос с другой стороны от Чудорода. — Это наш гость, он явился рассказать нам знаменитую историю о том, как его бабушка сломала ногу. Все в море только об этом и говорят.

Чудя боязливо скосил глаза и увидел второе чудище — еще больше, губастее и волосатее первого. По длине, считая хвост, морской царь был в два человеческих роста, и при этом ужасно толст. Рот у него был от уха до уха, а задранный вверх носик торчал опенком из зеленой бороды. В бороде прятались и играли маленькие полосатые рыбки.

Оба супруга уставились на гостя, моргая лупатыми глазами.