Хатка Бобра - Как Веприк, сын Тетери, маманю спасал

— А-а-а-… Э-э-э-э-э-э-э…

— Чтоб провалиться тебе-е-е… Ме-е-е-е-е-е-е… О! Опять дерево. Сейчас спою! Гхм!.. Ве-е-е-еник!.. Обле-е-е-е-е-езлый… Эх, хоть бы березку одну сюда! Или кустик смородиновый — с ягодками!.. Или гуся жареного…

Когда вода в кожаных мешках кончилась, а все запасные верблюды были отправлены домой, Веприк уже не мог сказать, сколько дней они провели в пути: десять или пять, а может и две недели. Все смешалось в однообразном колыхании седла и шелесте песка. Уже больше суток им на пути не попалось ни одного дерева или кустика, местность сделалась совсем дикой, песок из сыпучего стал твердым, спекшимся от жара в неровные глыбы. Каравану приходилось перелезать через них и даже иногда идти в обход. Горячий ветер, круглый год дующий из глубины Сахары, непрестанно дышал в лицо, так что глаза сами закрывались.

Ослабевший от голода, одурманенный пустыней, Веприк качался на верблюде, а когда бросил вперед равнодушный взгляд, обнаружил, что отряд направляется прямым ходом к краю земли — невдалеке пустыня обрывалась в черную пустоту. Арабы, напряженно вытянувшись на седлах, все всматривались в необычную картину. Веприк равнодушно подумал, что их привезли сюда, чтобы сбросить с края земли и собрался дремать дальше, но стражники так оживленно затараторили на своем непонятном языке, что ему пришлось открыть глаза.

То, что он принял за пустоту оказалось огромного размера впадиной, поверхность которой переливалась черным блеском. От впадины несло жаром, словно верблюды и всадники стояли перед открытой печью. Размер ее был так велик, что противоположная сторона скрывалась за горизонтом. По мере приближения черная граница растягивалась в стороны и наконец караван оказался стоящим как бы на берегу высохшего, обугленного моря.

— Черный песок! — выдохнул Веприк. — Дядя Чудя, проснись! Черный песок! Как в письме у дяди Фукидида! Помнишь, на лапках у моей голубки?

Маленький путешественник так заерзал на седле, что они оба чуть не свалились с верблюда.

Края впадины срезались вниз невысоким обрывом — высотой ладони в две. Дальше черная поверхность медленно понижалась, как огромная миска, втоптанная в пустыню. Среди черного песка там и тут вспыхивали над поверхностью огненные лепесточки, закручивались в воздухе и гасли — это сами собой загорались пылинки, занесенные ветром за гибельную черту. Изумление и ужас внушало это мрачное место.

Пленников сняли с верблюдов и отвязали друг от друга. Их поставили на краю вогнутой равнины, оставив руки крепко связанными. Рубахи и запыленные платки, намотанные на голову, в одну минуту стали мокрыми от пота из-за дышавшего в спину жара. Подошел стражник, приставил острие своей сабли к чудородову животу. Не успел русский пленник опомниться, как лезвие легко скользнуло вдоль его тела, оставив на нем чувство прохлады.

— Убили! — завопил Чудя, выпучив от ужаса глаза. — Ой, убили!.. Убили меня, — сообщил он уже не так громко. — Голову, кажется, отрезали.

Чудород неуверенно покрутил головой и, явно гордясь собой, сообщил:

— Меня убили, а я разговариваю. Чудеса!

— Тебя в землю закопай — ты и то болтать будешь, пустомеля, — проворчал Добрило.

Чудород обиделся и хотел по привычке уткнуть руки в бока и тут обнаружил, что руки у него свободны: сабля всего лишь рассекла веревки и не задела ни одного волоска на самом пленнике.

Еще один стражник вынул из мешка Дуньку и дал ее Чудороду. Дунька жевала что-то вкусное — Али сыпал ей в мешок фрукты и печенье. У нее даже щечки за последние дни снова округлились.

Арабы взяли с седел длинные копья и встали полукругом напротив березовских пленников. Они жестами объяснили, что березовцы должны отправиться вглубь черной впадины. Березовцы в ответ жестами объяснили, что пусть арабы сами отправляются, куда хотят, а они прыгать в печку не намерены. Арабы стукнули копьями и нахмурились.

Али, неуверенно посмотрев на спутников, вдруг вышел вперед и показал Чудороду, чтобы тот отдал ему Дуньку.

— Ишь ты! — недружелюбно отвечал Чудород, поворачиваясь для верности к старшине каравана спиной и разговаривая через плечо. — Нам наша девочка самим нужна. Я, между прочим, ей мама!.. И Добрило тоже.

— Я — бабушка! — поправил бортник, расправляя плечи и становясь рядом с товарищем.

Али терпеливым голосом принялся уговаривать Чудю: наверно, объяснял, что не годится маленькому ребенку гибнуть вместе с остальными в сердце пустыни.

— Ты меня не уговаривай, — рассердился Чудя. — Ты жену свою уговаривай: родите себе свою девочку, — а на нашу рот не разевай… Отстань, кикимор!

Березовцы повидали много разных народов за время своих странствий, но нашли только два надежных способа с ними объясняться — и Чудя употребил оба. Для начала он показал пастуху кукиш, а потом оскалил зубы и рявкнул противнику в лицо: «Ам!»

Все арабы взяли копья наизготовку и принялись ругаться на русских пленников. Чудя в ответ скалился и показывал язык, а Веприк, удивив и своих и чужих, рухнул на колени и взмолился:

— Дяденьки! Пожалейте сироток!

Он приник к Добриле и, кажется, заплакал — было не очень понятно, потому что головой он с горя уткнулся бортнику в живот.

— Вепря, да ты что? — уговаривал Добрило, порываясь связанными руками погладить мальчика по голове. — Вставай, парень, не годится русскому богатырю на коленях почем зря ползать!

— Я быбу бебе бебебу! — невнятно донеслось у него из живота.

— Бебе?! — не понял бортник.

— Не дергай руками, дядя Добрило, я тебе веревку грызу! — яростно прошептал Веприк.

Али в это время сделал попытку забрать Дуняшку у Чуди. Чудя отворачиваясь от пастуха, толкнул его в живот сидячим местом, а Али обозвал его по-арабски. Товарищи Али пошли на русских пленников.

— Ай! — айкнул Добрило, потому что Веприк нечаянно укусил его за палец. Он напряг руки и остатки веревки лопнули. Он выступил вперед и один из стражников с угрожающим видом наставил на него острие копья. Бортник с готовностью ухватился за него и дернул копье к себе. Стражник с обиженным видом, не собираясь уступать, потянул за свой конец. Другой стражник поспешил на помощь и Добриле пришлось стукнуть его копьем. Так как на нем все еще висел первый противник, получилось, что Добрило стукнул одного стражника другим. В тишине пустыни звонко сшиблись загорелые лбы. Стукнутый стражник от неожиданности уцепился за первого. Добрило неодобрительно крякнул и помахал ими в воздухе, словно боевым знаменем. Однако оба араба оказались цепкими, как ручные попугаи, поэтому третьему стражнику досталось с размаху сразу двумя товарищами, а четвертому — тремя. Тут березовский богатырь вспомнил, что он не ел ничего целую неделю, не удержался на ногах, уронил всех противников и сам тоже свалился — прямо на своего толстого арабского приятеля, который, зная, что будет дальше, сам лег на песок и тяжело вздохнул.