Вячеслав Шишков - Медвежачье царство

Тереха уморился на работе. Да как же? Эвона, жарища какая, двадцать потов с Терехи сошло, галки рты разинули, в холодке сидят, высматривают, где бы холодной водички всласть попить.

Как только похлебал Тереха щей да чебурахнул чашек шесть чайку с кислой красной ягодой - завалился под стог. А рядом с ним легла мамынька. Тятька смотрел, смотрел, да тоже. И сразу захрапел.

- Ну и уморились мы с тобой, Терешенька,-сказала мать,- гляди-ко, сколько сена-то наворошили!

- Да,- ответил Тереха, и гордо посмотрел вокруг.

А кругом бурыми полосами лежало свежее сено, и сладкий запах шел по всему полю. Взглянул Тереха в небо: облачко белое плывет. Прислушался Тереха - жаворонки песни напевают.

А там-дальше, где-то по оврагам, по горам - серые волки рыщут, а там - еще дальше, в темном лесу густом медведи живут.

Эх, хорошо бы богатырем быть! Сделал бы тогда Тереха расписные сани, запряг бы в корень Мишку-косолапого Топтыгина, а в пристяжку волка, да вокруг свету, вокруг свету, в дальние края!

Мечтал, мечтал Тереха, и навалилась на него дрема - уснул нечаянно. Крепко спал Тереха. Кто-то тормошил его, мамынька должно быть, либо тятя. Тереха дрыгал ногами, бормотал, переваливался с боку на бок, но не мог проснуться, - уж очень сладко лежать в тени.

А когда проснулся - заплакал. Кругом было темно. Невдалеке горел костер, а возле костра сидело два цыгана, старик да молодой.

- Мамынька, тятенька! - взвыл Тереха.

- Ты что орешь? - спросил его старший цыган и подошел к Терехе.

- Ой, ой!.. Мамынька… Цыганы меня украли… Ой-ой!..- залился Тереха.

Цыган вытащил из плисовых штанов кисет, а из кисета трубку, продул ее и закурил. Вот так трубка! Тереха сроду не видывал: в два тятькиных кулака будет. Да такой трубкой ежели хлопнуть быка в лоб, насмерть захлестнешь.

- Чего ж ты, лягушонок, кричишь?-спросил цыган* А ты пошто меня украдывал?- надул Тереха губы

и отвернулся.

- А у нас в таборе, нешто, плохо тебе? А? Плохо? Сказывай!

Тереха молчал.

- В таборе, паренек, тебе будет весело… Мы песни поем, вкруг костров по ночам пляшем, в небе звезды считаем.

- Вы конокрады!-сердито сказал Тереха и повернул глаза к цыгану. Но из трубки валил густой дым, как на пожаре, и весь цыган был окутан дымом.

- Не сердись, паренек. Вот и товарищ тебе…

Обернулся Тереха, смотрит: маленький медвежонок, свернувшись, спит и во сне лапу сосет.

Тереха очень обрадовался и толкнул медвежонка в бок. Тот поднял морду, удивленно взглянул на паренька. Глаза у медвежонка были желтоватые, с прозеленью, добрые такие, будто улыбались. А шерсть на шкуре бурая, а подошвы на лапах, как у человека, с пяткой, только когти большие, черные.

Медвежонок не больше Терехи, маленький, и такой пушистый, такой приятный с виду, что Терехе захотелось приласкать его. Он погладил медвежонка по спине. А медвежонок перевалился вверх ногами и ласково посмотрел на Тереху: погладь, дескать, и брюхо.

- А зачем же у тебя, Мишка, через губу цепь продета? Ведь, поди, больно? А ты можешь по-человечьи говорить?

Мишка потряс головой: «не умею», мол, потом взял легонько зубами Тереху за штанишки и потянул в лес.

В лесу темно было, лунный свет сюда не проникал.

Терехе сделалось немножко страшновато.

Вдруг кто-то посвистал и крикнул «Пу-у-бух»…

Тереха догадался:

- Филин.

- Пу-бух… Эй, Тереха!.. Я здесь.

Тереха задрал вверх голову и осмотрелся:

- Ага… Эвот!

Филин сидел на суку и тихонько хохотал. Его глаза во тьме светились, и на тропинке, вокруг Терехи, стало посветлей.

Тереха, - сказал филин,- укради у цыгана трубку, тогда вы будете свободны, медвежонок и ты.

- А как же ее украсть, батюшка-филин? Цыган злой: увидит, заругается.

А ты изловчись,-сказал филин и затрещал: трррр… а глаза пуще заблестели. Потом сидел-сидел, да как взмахнет крыльями, порх вниз,- да как вцепится когтями медвежонку в шкуру.

- Ой, ты!-крикнул медвежонок, - больно!!

- Ага,- радостно сказал филин,- вот и ты по-человечьи заговорил… Бегите помаленьку в табор.

Сказал, и глаза его погасли.

В таборе уж рассвело. Табор на поляне был. Посреди поляны стоял белый шатер холщевый, у шатра кострище горел, у костра цыгане сидели: молодой, да старый, да молодая цыганка Ночка.

Все черные и Ночка черная, пригожая, в красном.

На голове желтая шаль намотана, на шее разноцветные бусы, а в ушах серьги-обручи.

Она повела бровью на Тереху, улыбнулась и сказала:

- Ну и хороший паренек… Жаль, весь белый, и волосы белые, как куделя.

- Это пара пустяков,- сказал старый цыган Черномаз,- мы его живо подмалюем. Ежели лошадей перекрашиваем, парнишку нет чего проще. Эй, Ромка!- обернулся он к молодому,- ну-ка, утри его.

Тереха стоял в сторонке, разинув рот, а цыганка улыбалась.

- Парнишка, иди сюда!-весело крикнул Ромка-Лоботряс.

Тереха взглянул на Ромкины насмешливые глаза.

- Иди добром. Все равно не убежишь,- еще раз сказал пучеглазый Ромка.

- Врешь, не поймаешь,- храбро ответил Тереха и на всякий случай немного отбежал назад.

А Ромка взял длинную веревку и стал ее сматывать кольцами.

Тереха стоял от Ромки далеконько и показывал ему язык.

Ромка как вскочит да как взмахнет веревкой:

- Держи!

Тереха бросился в лес, а рядом - медвежонок.

Вдруг, хвать! - сгребла Тереху невидимая сила и дернула назад. Тереха упал плашмя на спину.

А медвежонок:

- Петлей зацепило! Петлей!

Тереха криком кричит, за траву, за коренья хватается, а его знай волокут.

- Да не упирайся ты, иди!-покрикивал Ромка и подтащил Тереху к самому костру.

- Думаешь, это ты меня? Я сам подошел!- гордо сказал Тереха, выплевывая попавшую в рот землю.

- Неужто сам?- хохочет-заливается цыганка Ночка.

Тереха обиделся:

- Я тебя знаю… Ты у моей бабушки Офимьи курицу украла, пестренькую с хохолком.

Старый Черномаз погрозил Терехе трубкой, а Ромка снял с него петлю и сказал:

- И чего ты, дурной, боишься?.. Что мы тебя резать что ли будем?

Он взял свою шляпу и стал тереть ею по грязной сковородке, а потом обнял Тереху за плечи:

- Ну-ка, давай утрем,- да по лицу шляпой ну водить.

Тереха дрыгал ногами, кричал, куснул Ромку за палец.

А Черномаз тихонько стукнул Тереху по голове колдовской своей трубкой и сказал:

- Вот и цыганенком стал. Эй, дайте-ка ему ковш с водой!