Дмитрий Емец - Таня Гроттер и магический контрабас

Внезапно дядя Герман, нависший было над ней, замер. Черты его лица как-то обмякли, подобрели и приобрели идиотическое выражение. Зрачки некоторое время бестолково вращались в орбитах, а затем целеустремленно скрестились на переносице. Верхняя губа поползла наверх, обнажив довольно длинные передние зубы.

Наконец, наскучив дико блуждать по сторонам, глаза дяди Германа пристально уставились на Таню – вначале правый, а за ним и левый. От удивления дядя Герман подпрыгнул на месте и глупо хихикнул.

– Хи-хи! Какой плавный денек! – сказал он тоненьким писклявым голосом.

Таня испуганно ойкнула. Через секунду она ойкнула еще раз, потому что дядя Герман вдруг наклонился и обнюхал контрабас, слегка даже, кажется, попробовав его на зуб.

– Девоцка, ты сто тут делаес? Цветочки собираес? Давай знакомиться: я кролик Сюсюкалка! – пискнул он.

Таня что-то пробормотала, но дядя Герман не слушал ее. Он уже прыгал по комнате, поджав ручки, точно лапки кролика. Ловко вспрыгнув прямо с ковра на стол Пипы, дядя Герман обрушил его. Со стола кувыркнулся на кровать, опрокинул книжные полки, оторвал дверцу у шкафа, а затем, опустившись на четвереньки, принялся подгрызать ножки стульев. Проглотив несколько кусочков полировки, дядя Герман капризно поморщился. Такса Полтора Километра, заливаясь клокочущим старческим лаем, повисла у него на штанине. В другое время Дурнев прослезился бы от умиления, что его собачка играет, теперь же он так пнул таксу ногой, что Полтора Километра с воем выкатилась в коридор.

– У нас, кволиков, ужасно сильные задние лапы! Мы ими можем здорава лягацца! – похвастался он Тане, глодая отломанную ножку стула. – Фуй, какая невкусная деревяшка! Терпеть не могу эту плативную кору! У меня от нее дзубы болят! У тебя нет морквы или капушты?

Не отвечая, Таня продолжала пораженно разглядывать его. Кролику это, очевидно, не понравилось. Его белесые бровки собрались на узком лобике.

– Ты сто, не слысыс, девцёнка? Кволичьего языка не понимаес? Морквы, говорю, нет? – просюсюкал он.

– Есть... На кухне... В овощном ящике... – пробормотала Таня.

– Спацибо, девоцка! Ты думаес, я глупый, думаес, я тебя не узнал? Осень дасе знаю! – с заговорщицким видом сказал дядя Герман и ускакал, сотрясая пол своими здоровенными ступнями сорок седьмого размера. – У, хитлюга! Меня не обманес! Ты Красная Сапоска! – крикнул он, погрозив ей на прощанье пальцем.

Не прошло и минуты, как с кухни донесся характерный звук: Дурнев, он же самозваный кролик Сюсюкалка, похоже, обнаружил «моркву» и теперь торопился слопать ее вместе с кульком. Во всяком случае, к хрусту сгрызаемой моркови периодически добавлялось шуршание пакета.

Таня осторожно выбралась из-под контрабаса, разглядывая его со смесью ужаса и восхищения. Она ни минуты не сомневалась в том, что во внезапном умопомрачении дяди Германа замешан был именно он. Ведь в тот момент, когда она повернула настраивающий струну колок, Дурнев и вообразил себя кроликом Сюсюкалкой.

Вспомнив о предупреждении, которое было на бересте, Таня поспешно ослабила натяжение струны и проверила, не появилось ли в грифе трещин. Нет, контрабас, к счастью, не пострадал, если не считать небольшой царапины, которую оставили ногти дяди Германа.

В дверях заскрежетал ключ. Сообразив, что это могут быть либо Пипа, либо тетя Нинель, Таня поспешно спрятала контрабас в футляр и задвинула его в шкаф. По квартире уже раскатывались гулкие прыжки – это кролик Сюсюкалка прыгал встречать своих родственников.

И когда через минуту в коридоре раздался страшный сдвоенный вопль тети Нинели и Пипы, Таня догадалась, что он их встретил.

– Вы не Красные Сапоски! Ты Бабка-толстунья, а ты ее дочка! Не твогайте меня! Я будя лягацца! У меня сильные задние лапы! – оглушительно заверещал дядя Герман, удирая от них по всей квартире...

– Цвианг! – прогудела третья от края струна, которую Таня прижала ближе к середине грифа. Едва звук растаял, как на лоджии возникла круглая толстощекая голова в медном шлеме. Размером она была с порядочный котел и грозно вращала зрачками. Вид у головы был откровенно разбойничий. Искривленный нос был когда-то вмят чьим-то кулаком, а на щеке красовался длинный шрам...

– Ковокли рвакли? – прорычала она, когда ее зрачки, перестав вращаться, остановились на девочке.

– Никовокли не рвакли... Ошибочка вышла... – пытаясь спрятаться за контрабасом, пробормотала Таня.

Голова ухмыльнулась, обнажив сточенные желтые зубы, каждый из которых был с добрый кулак. Кроме того, стало заметно, что между двумя передними зубами застряло что-то ужасно похожее на подошву от ботинка.

– Че за «никовокли», в натуре? – хрипло спросила голова. – Где магический отзыв? Тебя че, не предупреждали, что я могу разорвать того, кто незаконно пользуется волшебными предметами? Клочки по закоулочкам и, типа, все такое.

– Нет, меня не предупреждали, – быстро выпалила Таня, сообразив, что в этом ее единственное оправдание.

– Да ни в жись не поверю! А коль не предупреждали, значит, ты не ведьма, а одна из лопухоидов!

– Нет, я ведьма... То есть я... Погодите, я все объясню...

Таня в испуге попятилась и, надеясь, что голова исчезнет, поспешно провела смычком по соседней струне.

«Вжиангг!» – толсто прогудела струна. Нет, голова не исчезла, зато рядом немедленно возникла другая, еще более бандитская, чем первая, украшенная пушистыми фельдфебельскими усами.

– Где нежить? Вякли бякли обвивакли? – спросила она голосом, который резал слух, как наждачная бумага.

Таня ойкнула, испытав жгучее желание оказаться за сто километров отсюда или, на худой конец, просто провалиться под пол.

– Вякли бякли обвивакли? – нетерпеливо повторила голова.

– Здорово, Усыня! – гаркнула та голова, что появилась на лоджии раньше. – Думаю, пришла пора кое-кого слопать. Кого-то, кто вызывает нас, не зная простейшего магического отзыва...

. – Точно, Дубыня... Давно пора проучить этих зеленых ведьмочек! Будут знать, как путать заклинания!

– Да она и не ведьмочка небось, а одна из лопухоидов... Ненавижу, когда эти ничтожества воображают себя чародеями. Руки бы поотрывал тому, кто дает им волшебные инструменты...

Таня в страхе схватилась за смычок. Она хотела взмахнуть им, зная, что от этого видения порой исчезают, но случайно задела еще одну струну. «Ну вот, опять! Да что же это такое!» – подумала она, испытывая дурное предчувствие. И предчувствие не обмануло.

«Дррианггг!» – ехидно тренькнула струна, и тотчас третья голова, лысая, как бильярдный шар, выкатилась рядом с первыми двумя. Лицо у нее было плоским как блин, с таким же, как и у блина, множеством мелких пористых рытвин, глаза точно узенькие щелки, зато огромный рот протягивался от уха до уха. Явственно ощущалось, что голова эта если и не совсем тупая, то с придурью.