Георгий Балл - Детская библиотека. Том 17

— Чем же ты станешь сражаться?

Мыш поднял крышку:

— Вот этим.

Мне некогда было спорить. Зеркальная комната дрожала от смеха разбойников. Когда мы вбежали, разбойники показывали друг на друга, хохотали. И вдруг увидели в зеркалах множество мальчиков и мышей. Атаман зарычал:

— Начинаем сражение.

— Да, начинаем, — откликнулся я.

Мыш загремел крышкой чайника.

Атаман зарычал:

— Смерть мышам и мальчишкам!

Разбойники пошли в атаку. Атаман выхватил пистолет и выстрелил. Пуля попала в щит и рикошетом ударила в зеркало. Осколки посыпались на пол. Я размахнулся и срезал у Атамана один ус.

Разбойники палили из пистолетов, размахивали кинжалами, попадали в зеркала. Стоял страшный грохот. Я размахнулся еще — и срезал у Атамана второй ус. Атаман увидел себя безусым в зеркале и заорал:

— Мы пропали! Спасайтесь, кто может.

Атаман схватился за свое безусое лицо и завыл, и заплакал, как последний плакса. Разбойники кинулись вон из комнаты и вообще из заколдованного дворца. Наверное, надолго они его запомнят.

На полу еще оставался безусый Атаман.

— Надо ему помочь, — сказал Мыш. Он сунул носик чайника в рот Атаману.

Когда разбойник приподнялся и понял, что Мыш поил его молоком, Атаман завыл:

— О, мама, зачем на моем страшном пути еще такой ужас, как молоко!

И он убежал вслед за своими товарищами.

Я не мог заснуть до утра. Мыш тоже не спал. Когда проснулась Пушинка, ее звонкий голос наполнил комнаты дворца.

— Хочу молока, — прозвучал ее требовательный утренний голос.

— Сейчас я позову Мыша, — отозвался Миша Малинин.

И он начал рассказывать про сражение с разбойниками.

«Значит, он не спал, — подумал я, — а только подглядывал».

Миша схватил мой меч и показал, как он отрубил усы у Атамана разбойников: — раз, раз…

— Какой ты храбрый, Миша Малинин. А что делали Леша и Мыш?

— Спали.

— Вот как? А я не спала. И все видела.

Миша стал красный, как ягода малина.

Мыш загремел крышкой чайника, чтобы мы не глядели на Мишу Малинина.

— Где же мое молоко? И чтоб не из носика, как Атаману, а из красивой чашечки, — крикнула Пушинка.

Я взял меч, выбежал из дворца, срезал колечко у березы, сделал ковшик. А меч выбросил… И без меча я могу победить всех разбойников. Мыш налил в ковшик молока. И мы преподнесли Пушинке ее утреннее молоко, пахнущее деревом и летом.

— Хочу ледяную горку, — сказала Пушинка.

— Как? Летом? — удивился я.

— Да, нарисуй, и мы будем с нее скатываться.

Что мне оставалось делать — я нарисовал. А потом она потребовала совсем несуразное: чтоб поезд ездил по морю, а пароход летал по небу — и все это делал я, своей рукой.

— Пойми, так не бывает, — сказал я. — У меня и карандаши кончаются.

— Вот как: ты пожалел для меня свои карандаши?! Тогда я улетаю от вас на луг, к моим сестрам.

И она чуть подпрыгнула и полетела.

— Что ты наделал? — сказал Миша Малинин. — Она может совсем улететь.

Пушинка поднималась все выше и выше.

— Бежим за ней! — крикнул я.

Ветер гнал Пушинку. Мы бежали, но вскоре потеряли ее из виду. Грустный, я сел на пень. Миша Малинин сказал:

— Мне не так нравилась Пушинка — очень капризная. Ну что, я пойду.

— И мне пора, — сказал Мыш. — Мои дети остались без молока.

— Прощайте, — сказал я.

— Я тебе погремлю крышкой чайника, — сказал Мыш.

Я слышал, как Мыш стучал крышкой чайника. Скоро и этот стук я перестал слышать. Сначала он был тише, тише, потом совсем не слышен. Я поднялся и пошел. Не знаю, сколько я шел, — целый год, а, может, минут пять-десять. Я вышел на золотистый луг, весь заросший одуванчиками. Я сразу увидел, как в голубом небе закружилась Пушинка.

— Ты та, которая ночевала в заколдованном дворце? — спросил я.

— Нет, я ночевала здесь, а теперь улетаю.

— А где моя Пушинка?

— Спроси у них.

Я посмотрел в тот момент, когда ветер уносил в небо сто, тысячу пушинок.

— Грустно без нее, — услышал я.

Внизу стоял голубоглазый Мыш с чайником.

— Что ж ты не пошел к своим детям?

— Мама их накормит. Я не хочу тебя оставлять одного.

— Не знаю, что делать, — вздохнул я.

— Как? Она просила нарисовать город, которого нет на свете, — напомнил Мыш.

— Да! Да! Верно, — обрадовался я. — Как же я забыл.

И прямо на небе стал рисовать перевернутый город… Вдруг кто-то замяукал или загавкал. Рядом стоял нарисованный мной раньше зверь Козяка-бозяка.

— Вот и зверь, — сказал Мыш.

— Но она не захотела с ним дружить.

— Кто знает, что теперь будет, ведь она капризная.

— Да, капризная. Но она была моя Пушинка. Помнишь, Мыш, как она радовалась, как пушисто смеялась?

Стало быстро темнеть. Над моим нарисованным городом поднялась круглая Луна.

И я подумал, что моя Пушинка могла улететь на Луну, если ей так захочется.

Эта история произошла у меня на глазах. Ну, может быть, не совсем на глазах, а около глаз. Вернее, не близко, не далеко, за тридевять сказочных земель, а еще точнее, не в соседнем доме, не в соседнем парадном нашего дома, а если правильнее сказать, то в соседней квартире.

Всем известно, что в соседней квартире жил-проживал ужасный обжора. Еще его называли троглодит, а еще лучше — проглотит, но совсем правильно — сосискоед, даже Жиртрестсосисок, а также и сарделек. Ну, проще сказать, он совсем не прочь был съесть, слопать, сшамать сто пудов сосисок и еще сто пудов сарделек. Короче говоря; звали его Лёлик. Кто-то помнил, что когда-то этого обжору звали Лёня, но теперь все забыли. Для нашего двора он был Жиртрестсосисок Лёлик.

А вообще-то говоря, хорошо, что он жил в соседней квартире, а то бы мы не узнали о сказочно-удивительной истории, которая произошла.

Уж не помню, сколько пудов съел Лёлик, только в кухне на плите осталась кастрюля, в которой варились всего одна Сосиска и одна Сарделька.

Сосиска варилась аккуратно, без большого шума, серьезно, если можно так выразиться, воспитанно. Но про Сардельку этого никак нельзя было сказать. Она подскакивала, похихикивала, даже старалась как-то почесаться, потому что ей было горячо. И она перекручивалась с боку на бок. И вдруг расхохоталась:

— Ой, жарко! Ой, щекотно от пузырьков… хи-хи… Я прям варюсь… Хи-хи…