Валентин Лебедев - Заповедник Сказок 2015 [Том 5]

Преодолев остатки каменной доисторической насыпи, вышли к обзорной площадке, на которой из камней разрушенного аббатства была в начале XIX века возведена башенка-бельведер, как водится, гораздо более отвечавшая современным представлениям об эпохе рыцарства, чем подлинные средневековые бурги. Под скрип ржавого флюгера, поднялись на её вершину, и Айхенхольц тут же воспользовался паузой, чтобы раскритиковать выложенный на полу осколками средневековой черепицы городской герб. Послушать его, так и крылья у чёрного в белом поле линдвурма были лишними, и аббатский посох Святого Хуберта, белый в червлёном поле — главная католическая святыня Киршберга — был изображён неправильно. Линде надоело слушать это ворчание, и она отошла к парапету, откуда отрывался вид на город, надеясь, что Юбер продолжит свою экскурсию. Но не тут-то было.

— Что ты видишь? — услышала она прямо над ухом не терпящий возражения голос.

— Киршберг.

— Киршберг?

— Ну, да… город.

— Надо же, как странно. Ты видишь Киршберг, и я вижу Киршберг. Но ты видишь город, а я вижу повешенного. Мерзкого карлика с большим брюхом, гигантской башкой и крошечными раскинутыми в разные стороны ножками. А вокруг шеи у него обернулась чёрной змеёй верёвка.

Линде присмотрелась к пятну городской застройки, зажатому между холмами и берегами реки. Выпавший за ночь снег ещё не успел растаять, и поля и сады выделялись белёсыми полосами на фоне красноватого камня и черепицы городских кварталов. Река, казавшаяся в этом время года особенно чёрной, петлёй отсекала район с торговым речным портом от Замковой горы и кварталов Старого города.

— Видишь, он танцует, — патрон взял её за плечи и наклонился к самому её уху, как бы желая удостовериться, что с высоты её роста ей видно то же самое, что и ему. — У него две ноги, одна белая, другая чёрная.

И в правду, вытянувшуюся вдоль реки белёсую полосу городского парка можно было принять за ногу, оканчивавшуюся и вовсе белой «ступнёй» городского стадиона. А протянувшийся между холмов в сторону от воды городской квартал — вторая нога — завершался чёрным пятном железнодорожных путей городского вокзала.

— Петля надета на шею, но верёвка ещё не затянулась. Одной ногой этот карлик уже в могиле, вторая застряла в небесах. Если как следует дёрнуть за правую белую ногу, то ему наступит конец. А если немного поддержать его за чёрную левую ступню, то глядишь, какое-то время он ещё провисит, болтаясь между землёй и небом.

Линде оглянулась на Юбера за помощью и возможным смыслом. Но тот, внимательно выслушав бессвязную речь патрона, кивнул и задумчиво произнёс:

— Хорошая метафора. Единственно, непонятно, как. можно одновременно быть и верёвкой, и левой ступнёй повешенного. Но оставим это на совести патрона.

— Да, оставим на совести патрона. Ибо червь он, а не человек, поношение у людей и презрение в народе [30] Слова из Псалма 21, которые, согласно христианской традиции толкования, относят к Спасителю. , — с усмешкой добавил Айхенхольц, наконец выпустив Линде.

— Да уж, агнец… — вздохнул Юбер. Линде вспомнила цитату и заулыбалась, тут же удостоившись мрачного взгляда патрона.

Они спустились с башенки и направились через вишнёвую рощицу вдоль седловины горы к её второй вершине. Когда они вышли к Башне Бисмарка [31] Башни-памятники в честь «железного канцлера» Отто фон Бисмарка возводились на общественные средства во многих городах Германии и немецких колонии; 47 из них было построено по типовому проекту «Сумерки богов» 1899 г. (архитектор Вильгельм Крайс). , небо стало совсем серым и внезапно разродилось дождём. Схватив Линде с двух сторон за руки, они бросились в укрытие. Снаружи башня выглядела как массивное соединение четырёх колонн с гигантской каменной чашей факела наверху, который, как уже знала Линде, ни разу с момента постройки не зажигался. Внутри обнаружилась чугунная лестница с перилами, шедшая вдоль стен, как в обычном многоквартирном доме. По сути, это была ещё одна смотровая вышка.

Айхенхольц за руку притянул к себе девушку.

— Будем учиться целоваться. Времени у нас — целый дождь.

Линде растерянно оглянулась на Юбера. Тот стоял к ним спиной, слегка покачивая чугунную кованую решётку, служившую дверью в башню. И если его что-то и волновало в этот момент, так это то, с какой скоростью срываются с чёрных перекладин водяные капли. Ну, может быть, ещё скрип дверных петель.

— Давай, — букинист прижал её к себе. — Видишь, он не против. Надо же тебе его будет чем-то впечатлить, когда вы наконец останетесь вдвоём.

Юбер медленно обернулся. С такой ангельски-блаженной улыбкой, что Линде захотелось его ударить. Они встретились глазами, и он вдруг рассмеялся.

— Всё правильно, патрон, — одобрительно молвил он, проходя мимо и поднимаясь по лестнице. — Физический контакт, как известно, укрепляет привязанность. А чем крепче привязанность, тем вернее жертва.

Айхенхольц проводил Юбера мрачным взглядом, покуда тот не скрылся на верхней площадке, потом оттолкнул от себя Линде и кинулся наверх следом. Юбера он нашёл сидящим на корточках у основания каменной чаши с подветренной стороны.

— Ты что же это, собака такая, решил наконец, с кем хочешь остаться?

— Я ничего не решаю, — ответил Юбер, глядя вниз на чёрные стволы вишен.

— Тогда что это за выходки? Мне казалось, мы с тобой обо всём договорились.

— Ну, считай, что это обычная ревность. Если тебе так легче.

— Нет, мне не легче! Так что изволь объясниться!

Юбер поднял на него глаза.

— Не забывай, что нас теперь трое, а не двое.

— Так! Вот об этом даже думать не смей! — вскипел Айхенхольц. — Даже разговаривать с ней не вздумай! Это только твоё и моё дело! Вообще не впутывай её! Ни в каком виде! Ты слышишь, что я говорю?

— Слышу, — со вздохом ответил Юбер. — Но я не об этом. Я хотел напомнить, что она теперь тоже принимает решение. Не ты один.

— Ах, вот оно что… — патрон опустился рядом с ним на корточки, достал из внутреннего кармана спички и портсигар, закурил. Потом передал папиросу Юберу, тот морщась от табачного дыма, затянулся и тут же протянул её обратно.

— В самый непредсказуемый момент она может вмешаться. А ты сам знаешь, каково это жить, когда на руках чья-то кровь. Неважно, чья. Я уж не говорю о том, что ни ты, ни я не знаем, что ей может прийти в голову. Так что не играй, пожалуйста, с её чувствами, пока всё не кончится. И потом видишь же, что ей это неприятно.

— Думаешь, может вмешаться? — вздохнул Айхенхольц. — Тогда хорошо бы, чтоб на стороне города. Иначе вообще непонятно, для чего это…

— А точно «хорошо бы»? — равнодушно спросил Юбер.

— Неужели жить не хочется? — с сарказмом поинтересовался патрон.