Валентин Лебедев - Заповедник Сказок 2015 [Том 5]

В погоню Тегрыгына послала его мать, Галга-ны. Галга-ны — шаманка. Нет, не такая, как этот дурачок Еттувьи. Хотя, дурачок-то он дурачок, но хитрый. Сколько раз приезжали на стойбище всякие люди с камерами, фотоаппаратами и машинками для записи. Как приедут, Еттувьи тут же напяливает на себя драную оленью шкуру, на голову навешивает висюльки, которые привёз когда-то из Анадыря, втыкает в шапку перья, хватает бубен с колотушкой и начинает прыгать, как ненормальный, выкрикивать всякую чушь, какая на ум придёт, завывать, закатывать глаза и долбить в бубен. А эти довольны: языка они не знают, снимают его, фотографируют, записывают. А потом он у гостей то шапку новую выпросит, то бутылку, а то и денег дадут. Жалко, что все на стойбище пообещали Еттувьи больше не смеяться и никому из приезжих не рассказывать, что никакой он не шаман, а обычный пьяница.

Нет, мать Тегрыгына не такая. У них по женской линии идёт: её бабушка учила, а ту — прабабка. Вот была шаманка! Старики помнят. Медведя могла голосом остановить. Море успокаивалось, когда она камлала. У матери Тегрыгына тоже сила есть. Боль заговаривает, лечит, в родах помогает. Праздник байдары — первый выход в море, — Галга-ны зовут. Кита забьют — Галга-ны прощения у него просит от всех, чтобы его душа рассказала другим китам, что встретили его тут хорошо, и что можно в эти места в следующем году приходить. Перед началом охоты на тюленей тоже Галга-ны приглашают. Погоду вот недавно, как в возраст вошла, начала менять. Это не всякий шаман может, даже мужчина. А у неё получается. От прабабки у матери маска предка-шамана из барсучьей кожи, от прабабки ещё сосновая колотушка и курительная трубка. Главная же вещь — трость из кожи, дерева и бронзы. Эту трость Галга-ны получила, когда прошла посвящение в шаманы. Много разных важных амулетов и талисманов против злых духов есть у Галга-ны, и никому она их в руки не даёт. Даже сыну. Была бы дочь, может быть, и передалось бы ей что-то от матери, а сын — нет. Каюр он хороший, но не шаман.

Галга-ны славы не любит. Живёт отдельно от всех, в землянке. Даже с сыном редко видится. Позовут — придёт, поможет, а так, чтобы на камеру какие-нибудь обряды показывать — нет. Просит всех, чтобы чужим не рассказывали, кто она да что. И этот бы, последний, не узнал, Андрей. Не узнал бы, если бы не дурачок Еттувьи. Андрей — он не как те, которые к ним раньше приезжали. Он и вправду кое в чём понимает. Даже ни разу не сказал слово «однако», которое так любят повторять люди с большой земли. Скажут «однако» и смеются. Андрей не такой. Он со стариками разговаривал с почтением, уважительно. И даже с женщинами уважительно.

Тегрыгын сразу заметил, что кривляния Еттувьи Андрею не по душе. Андрей было начал его записывать, а потом даже машинку свою выключил. Морщился всё, бородой своей качал. И полдня ещё у всех оленеводов выспрашивал, нет ли кого другого, кто бы по-настоящему шаманил. Всё говорил, что хочет записать… это… аутентичное. Но оленеводы молчали. И жёны их тоже. И дети молчали. И Тегрыгын, конечно, молчал, хотя у него мать шаманка.

Это всё было в первый день, как Андрей приехал. Он в яранге у Еттувьи заночевал. У Еттувьи всегда останавливаются все, кто с большой земли приезжает. А на второй день у Еттувьи живот прихватило. Пришлось звать Галга-ны. А кому ещё лечить-то? Доктора разве дождёшься из посёлка. Да и что доктор? Толку от него никакого. Вот так.

Пришла Галга-ны в ярангу к Еттувьи, а Андрей у него сидит, пишет чего-то. Хоть Галга-ны и попросила Андрея выйти, когда принялась лечить, а он всё равно всё слышал, топтался около яранги. Галга-ны Еттувьи предупредила, чтобы он Андрея к ней не подсылал. Но этот глупый Еттувьи всё равно подослал. Андрей Галга-ны долго уговаривал, чтобы она ему камлала и в бубен била. Галга-ны не согласилась. И не сказала Андрею, что ей надо было скоро очень важный обряд совершать — холод очень сильный долго в этом году стоит, олени падают. Май уже, а снег лежит большой. Оленям еда нужна, людям еда нужна — надо духов просить, чтобы холод уходил. Большой обряд, серьёзный. Андрей про него ничего не знал — туда чужих никак нельзя пускать. А Еттувьи, дурачок, ему проболтался.

Андрей умный, он сам на обряд проситься не стал, а дал Еттувьи свою записывающую машинку. Кто бы про это узнал? Никто бы не узнал. Если бы Еттувьи сам не рассказал.

Андрей сегодня утром уехал в поселок на почтовой упряжке Рултк-ынкэва. Еттувьи его проводил, вернулся на стойбище и давай хвастать: «Мне Андрей часы подарил!» Часы хорошие, правда. Тяжёлые, блестящие. За что глупому Еттувьи такие часы? Тут-то он и проговорился, что носил записывающую машинку на обряд к Галга-ны. И записывал всё — как Галга-ны, сидела у входа в землянку, смотрела на край неба и моря и вызывала духа-помощника, как пела заклинания, как била в бубен колотушкой разговаривала с духами, как принесла в жертву молодого оленя, как пила травяной настой, курила листья багульника и громко смеялась… Все другие просто вокруг стояли, слушали, смотрели, а Еттувьи держал в руке Андрееву машинку и всё записывал.

Как рассердилась старая Галга-ны, мать Тегрыгына, когда узнала, что глупый Еттувьи отдал Андрею её голос! Как закричала на Еттувьи, застучала ногами, затрясла своим посохом! Что наделал глупый Еттувьи! Андрей — умный, он сам плохого не сделает. Но он отдаст машинку другим дурным или глупым людям, и будет беда!

Собирайся Тегрыгын скорее, собирайся, сын! Отправляйся в погоню. Догони упряжку Рултк-ынкэва, предупреди Андрея. Если понадобится, отбери у него записывающую машинку. А то плохо будет! Беда будет!..

— Хак! Сте-сте! — Тегрыгын подгонял упряжку изо всех сил, но никак, никак не успевал.

Вот уже показались антенны — посёлок близко. Но поздно — над посёлком зажужжал, завис и, покачнувшись, полетел над тундрой вертолёт. Всё, улетел Андрей, увёз машинку с голосом Галга-ны. Тегрыгын опоздал. Теперь беда будет.

Сын этно-музыколога, профессора Андрея Сергеевича Гинзбурга Иван, в миру ди-джей И-Ги, третий день пропадал на родительской даче в Купавне. Сидел перед микшерным пультом в огромных наушниках, двигал рычажки, давил на клавиши синтезатора и подпрыгивал на стуле от восторга: отцовские экспедиционные записи на этот раз были фантастически хороши. Особенно последний трек. Из него И-Ги сделает бомбу — этот альбом точно выстрелит!

Нельзя сказать, чтобы отец был в восторге от увлечения Ивана, «Зачем было с такими проблемами поступать в консерваторию, чтобы потом заниматься идиотизмом? Этой вашей электронной умца-цой?» — ворчал он. Но иногда профессор всё же снисходил до забав легкомысленного потомка и, возвратившись из очередной экспедиции, давал сыну на разграбление кое-какие записи.