Семен Липкин - Царевна из города Тьмы

Но Хасан сказал, протягивая к ней руки:

«К чему мне мое искусство, если тебя не будет со мной? Только ты мне нужна!»

«А ты в своем сердце уверился в этом? Может быть, тебе нужна не я, а моя дочь?» — спросила Кария со звонким, заливистым смехом, и ее не стало, только ветви чинара зашелестели как бы от дыхания ветра…

Покинули мы красные пески, вернулся я в родной город, женился на дочери соседа моего Биби-Хилал, исполняя волю пери Карин, стал маслобоем, а в подвале моего дома поселился жеребенок Гырат. Теперь ты знаешь, победоносный хан, откуда у меня крылатый конь. Отпусти меня вместе с ним, ибо дома ждет меня жена, пришло ее время, должна она подарить мне дитя.

Глаза хана Шахдара налились кровью. Усы его стали торчком, как в лютый мороз. Он крикнул:

— Ступай, пес, в свою конуру, может быть, там уже лает твой щенок, а крылатый конь не для таких, как ты, Гырат — мой!

Равшан склонился с мольбой к ногам хана:

— Будь милостив, господин и владыка! Еще не успели мои глаза наглядеться па жеребенка, а ты его у меня отнимаешь. Дай же моим глазам насытиться видом Гырата!

Но недаром матери пугали детей именем хана Шахдара. Черная злоба стекала с его красного языка!

Хан Шахдар сказал:

— Не нагляделись, говоришь, твои глаза на жеребенка? Сейчас наглядятся. Эй, палачи, пусть насытятся глаза этого глупца видом крылатого коня!

Правду, видимо, говорят узбеки: «Добро сильнее зла, но зло быстрее». Не успел Сакибульбуль, знаток лошадей, вздохом вздохнуть, криком крикнуть, как схватили ханские палачи Равшана, один повалил его, заломил ему руки за спину, другой сел ему на ноги и раскаленным железом выжег его глаза.

— Теперь, слепой пес, ступай к своему щенку, — повторил прежние слова хан Шахдар.

Но Равшан уже никуда не мог идти. Сердце его разорвалось от боли — нет, не от боли, от обиды на жестокость мира: он был мертв.

Шахдар не раз говорил: «Плохо, если жалостлив хан, но еще хуже, если жалостливы слуги хана». И слуги хана, не потеряв человеческого облика, утратили человеческое сердце: звериные сердца бились в их груди. Они смотрели на мертвого Равшана, как пахарь на пашшо, ибо убийство было их повседневным занятием. Один только Сакибульбуль был объят ужасом, но и он молчал, подавив слезы, подавив желание склониться к телу Равшана.

И все же добро не только сильнее зла — оно бывает и быстрее зла, и нашлось в ханской конюшне существо, которое, не боясь ярости властелина, гнева убийцы, бросилось к его жертве с лаской и состраданием. Этим существом был Гырат. Он лизнул шершавым языком мертвый лоб хозяина, он почувствовал, что перестал быть жеребенком, что с этого мгновения он стал конем. Да, он стал боевым, конем, он взвился и пробил глиняную крышу ханской конюшни. Воины выбежали на улицу и увидели Гырата, парящего рядом с облаком. И облако, и грива копя пылали на солнце.

Пораженные воины вернулись к хану и сказали свои слова. А хан ответил:

— Не велика потеря, в наших табунах найдется скакун получше. А эту падаль, — он указал плетью на мертвого Равшана, — уберите и бросьте в яму. Пойдите и умертвите его жену и ее ублюдка, если он уже родился. Не должно быть так, чтобы исполнилось желание пери, существа нечистого, а должно быть так, чтобы исполнялось каждое мое желание, ибо я — тень бога на земле!

Потом хан посмотрел на Сакибульбуля и сказал:

— Оказывается, ты проницателен, оказывается, ты истинный знаток лошадей. Назначаю тебя своим главным конюшим. Будь достойным моей милости, служи мне верно, а пока ступай с воинами, проследи, чтобы они хорошо исполнили ханский приказ.

— Сто палочных ударов я заслужил, двести ударов плетыо — малое для меня наказание, — залопотал тогда Безбородый, — ибо я, пыль под твоими ногами, осмелился с тобой заговорить, о великий хан, над ханами хан, но не лучше ли мне пойти с воинами, не лучше ли мне проверить, как они исполнят твой милостивый приказ?

— Ты пойдешь на базар новостей, — сказал хан. — Ты пойдешь и узнаешь, что говорят люди о нашем мудром поступке. А лотом пойдешь в дом этого нечестивца, этого маслобоя, и станешь хозяином дома и всего, что в нем находится.

Воины и новый главный конюший хана отправились к той, которая не знала, кого она подарит мужу, сына пли дочь, не знала, что ее дитя, еще не рожденное, никогда не увидит отца.

Ханские слуги ворвались на женскую половину дома. Там, за пологом, собрались соседки, ибо приближалось время Биби-Хилал. Поднялись в доме сумятица, женский крик и громкий плач.

Начальник воинов вынул меч из ножен. Саккбульбуль сказал ему:

— Ты отважен, как барс, твоя храбрость заслуживает песни. Пристало ли твоему славному мечу покрыться кровью женщины, опозориться убийством ребенка, еще не рожденного на свет?

Начальнику, безвестному, жестокому рабу жестокого хана, поправилась похвала Сакибульбуля.

Однако он возразил:

— Э, новый ханский конюший, стало быть, ты начинаешь службу с того, что советуешь мне обмануть своего господина?

— Нет, мы исполним приказ господина. Он повелел уничтожить все живое в доме Равшана, и мы это сделаем. Мы заживо похороним роженицу в могиле, и женщина там умрет, прежде чем она разрешится от бремени. Поступи именно так, ибо ты мудр.

Начальник воинов, падкий па лесть, принял эти слова. По его приказу воины разогнали женщин, вырыли яму во дворе и поволокли к ней обезумевшую от горя Биби-Хилал. Если б даже звери взглянули па нее в этот миг, то зарыдали бы как люди, но никто не видел ее горя, ибо лицо женщины было закрыто покрывалом. Будущую мать бросили в яму, засыпали землей и затоптали. А на земле наступили сумерки.

Воины и Сакибульбуль направились к ханскому дворцу. Стон вырывался из горла Сакнбульбуля, слезы — из глаз, но он подавил слезы и стон — не ради того чтобы поддержать честь мужчины, а ради спасения живых существ.

Когда они достигли крепости, ханский конюший сказал воинам:

— Я поброжу по городу, быть может, найду Гырата для нашего хана — да вовеки не померкнет его имя!

— Ступай, — согласился начальник воинов, — сослужи хану эту службу, ибо ты знаток лошадей.

Сакибульбуль кружным путем возвратился к жилищу маслобоя. Темно и безмолвно было вокруг, луна завесилась чадрой облака, молчала земля, но в ней рождалась жизнь.

Во дворе маслобоя, над ямой, Сакибульбуль заметил нечто более темное, чем земля. Это был Гырат. Он разрывал могилу своими четырьмя сильными копытами. Сакибульбуль, чтобы помочь коню, взял в руки лопату. И земля заговорила голосом человека. Она разверзлась, и Сакибульбуль увидел, что в ее глубине Биби-Хилал разрешилась от бремени. Рядом с ней, завернутое в ее покрывало, лежало дитя. Значит, не помутился разум у заживо погребенной, если в могиле она позаботилась о новой жизни, давшей ей силу духа.