Семен Липкин - Царевна из города Тьмы

Див пришел в ярость: какая-то блоха посмела нарушить его шестимесячный сон! Пылая злобой, див поднялся в воздух и полетел над пустыней. Чем сильнее кусала его блоха, тем быстрее летел он. Уже рассвело, когда Афсар добрался до середины пустыни и грохнулся наземь, разъяренный укусами блохи, грохнулся с такой силой, что из-под бестравной, сухой земли забил родник. Каракуз и лошадь скатились на песок, не понимая, что с ними стряслось.

— Оказывается, сразу две блохи меня кусали, одна — в виде человека, другая — в виде лошади! — крикнул див, и из его рта вылетел голубок.

Каракуз, не понимая, для чего это ей нужно, поймала голубка, который клюнулся ей в руку.

— Сейчас же отдай мою душу, человеческое отродье! — прохрипел див Афсар.

Каракуз вздрогнула от этого хриплого рыка и выпустила голубка. Тот быстро скрылся во рту дива: голубок был душой исполинского чудовища.

Как все дивы, Афсар был силен и страшен, но глуповат. Оттого, что Каракуз, по доброй воле, ничего пе требуя взамен, вернула диву его душу, он решил, что она совсем глупа, а многим глупцам по нраву те существа, которые, как им кажется, глупее их самих. И див сказал:

— За то, что ты вернула мне душу, ничего не требуя взамен, я больше не гневаюсь на тебя, глупенькая блошка!

Живи здесь, а если тебе будет плохо, если пески затопчут воду родника, — я приду па помощь, только позови меня в летнюю пору, когда я не сплю.

Но так как все дивы были не только сильны, не только глупы, но и коварны, то Лфсар прибавил:

— Я приду к тебе на помощь, если ты позовешь меня голосом годовалого ребенка.

Хоть не блистал умом див Афсар, а хорошо понимал, что не может здесь, на пустынной земле, у одинокой старухи появиться годовалый малыш.

И Карапуз стала жить в пустыне у родника. Соединившись, песок и вода стали ее глиняной лачугой. Каракуз посеяла зерна ячменя, и маленькое поле заколосилось посреди бестравной, сухой земли. Хоть впроголодь она жила, разговаривая только с бессловесной лошадью, скорбя о своих пропавших без вести сыновьях, уже теряя надежду на то, что она увидит их, увидит человека в этой пустыне, а все же она жила, ибо начало жизни — вода — проникло в пустыню. Не думала она, не гадала, что минет два года, и увидит она человека, увидит годовалого ребенка.

— А малыш-то здесь, он вырастет, год пройдет быстро, и тогда мы заставим дива Афсара прийти нам на помощь! — шамкая, не выговаривая многих букв, заключила свой рассказ старуха Каракуз.

А Биби-Хилал поведала ей, в свой черед, о тех горестях, которые она испытала, и, когда оказалось, что обе они претерпели от злобы и жадности Безбородого, они заплакали, их сердца затрепетали согласным трепетом, и решили женщины, что будут они жить вместе, обрабатывая маленькое ячменное поле около родника посреди пустыни.

Скудным было это поле, скудной была еда женщин, и лошади тосковали по ячменю, и лишь для мальчика Гор-оглы хватало еды, ибо он питался лучшим из того, что нам предлагает человеческий мир, — молоком матери.

Когда Гор-оглы исполнилось два месяца, он пошел но песку, сначала ползком, а потом твердо ступая па крепких, загорелых ножках. Когда ему исполнилось три месяца, он заговорил, и речь его была более ясной, чем речь старухи Каракуз. Мальчик ничего не видел, ничего не знал, кроме пустыни, и пустыня была его домом, его милым приютом. Когда он спал под солнцем пустыни, оно его не жгло, ибо небо было для Гор-оглы голубым покрывалом с золотыми кистями лучей. Вот мы смотрим на пески и видим только пески, а Гор-оглы зорким, как у кречета, взором различал каждую песчинку, и одна не казалась ему похожей на другую. Когда солнце появляется, мы говорим «восход», когда солнце заходит, мы говорим «закат», а Гор-оглы замечал каждое, едва заметное движение солнца, солнца пустыни, которое, казалось, отняло у земли всю ее яркость и пестроту. Каждый луч солнца жил для мальчика отдельной, богатой событиями жизнью, у каждого была своя краска, своя длина, свое дело, своя мягкая, зыбкая тень.

Быстро наливалось детской силой тело Гор-оглы, но так же быстро ослабевал родник: пустыня топтала его, как топчет траву копыто коня. Огонь пустыни сжигал воду, и вода гасла, как огонь. Уже не хватало еды для женщин, травы для лошадей. День пылал пламенем, как жаровня, на которой ничего не жарилось. Луна по ночам дразнила голодные глаза, как лепешка. Лошадь старухи Каракуз привыкла к пустыне, привыкла к голоду, а Гырат иетощал до того, что в груди его не осталось жира, а в костях — мозга. Крылатого коня не страшила пустыня, он мог через нее перелететь, но не мог в ней жить, да еще так долго — целый год.

Маленькое ячменное ноле глохло. Как песок безвольно струится между пальцами, струились бессильные пальцы женщин, уже не способных к труду.

Когда Гор-оглы исполнился год, обе женщины, трепеща и надеясь, посадили его на Гырата, ибо для одной это было не под силу. Так мальчик Гор-оглы впервые, без матери, сел на прославленного копя, на котором будущему богатырю суждено было совершить великие подвиги для блага людей, по сейчас трудно было бы поверить в это предначертание, ибо маленький всадник был сильнее богатырского коня.

Гор-оглы поскакал по пескам и стал кричать во все стороны света:

— Афшай! Афшай!

Он выговаривал имя дива так, как его научила Каракуз, и див, который, быть может, находился где-то вблизи, не откликался на свое искаженное имя. Гор-оглы, опечаленный, погнал Гырата назад к лачуге и сказал матери:

— Не слышит меня проклятый Афшай. Что делать, матушка?

Биби-Хилал, исхудавшая от голода, желтая и тоненькая, как осенняя травинка, приблизилась к годовалому всаднику, поцеловала его в загорелые ножки, свисающие с седла, и сказала:

— Мальчик мой, произнеси правильно имя дива: Афсар, а пе Афшай. Когда див появится, изо рта его вылетит голубок. Это душа дива. Постарайся поймать голубка и пе выпускай его до тех пор, пока див не исполнит все твои желания.

Гор-оглы снова погнал Гырата по пескам, снова стал выкликать:

— Афсар! Афсар!

Как жадный хан отбирает в свою казну имущество подданных, так небо пустыни отняло у земли пустыни все её богатства, и казалось небо цветущим голубым полем, на котором пылали цветы садов. Но внезапно сверкающее небо закрылось облаком, это облако росло, приближаясь к земле, но не долгожданным дождем оно разразилось, нет, оно оказалось дивом Афсаром. Див мягко опустился на сухую землю и захохотал таким хохотом, что поднялся вихрь, взметая пески пустыни. В этом вихре закружился голубок, вылетевший изо рта дива. Страх прокрался в душу мальчика, но душа его была душой богатыря, и Гор-оглы преодолел свой страх и подъехал к диву. Хотя мальчик сидел на коне, голова его находилась на уровне мохнатых ног Афсара. Гор-оглы одолел свой страх, но смех одолел дива, и он не сразу заговорил: