Юрий Розенблюм - О чём пела золотая кукушка

Автор повести «О чем пела золотая кукушка» сохранил дух и основные идеи хакасского героического эпоса. Пользуясь изобразительными средствами русской прозы, автор сумел воссоздать стиль старинного сказания, его своеобразную поэтику.

Последний раз я слушал «Албанчи» на праздновании 90-летия народного сказителя Семена Прокопьевича Кадышева. Мы, хакасы, так же не представляем хакасскую степь без седых древних курганов — могил наших предков, как не представляем нашу литературу и наш фольклор без мудрого ахсагала С. П. Кадышева (1885–1977).

Я видел, как старая лиственница обнимает своими могучими корнями макушку горы. Вот так же и образы его сказаний пленяют слушателей, цепко укореняясь в памяти.

Много раз я слушал народного хайджи и еще столько же раз послушал бы песнь о его любимом герое Албанчи.

Давно уже нет в живых старого Сояна, а песни его живут в народе, и каждый год народ добавляет к этой песне новую строку.

Повесть «О чем пела золотая кукушка» я прочитал с большим интересом. Может быть, оттого, что я вырос среди народных певцов и сам слушал и рассказывал сказания с малых лет.

А теперь и вы, юные читатели повести «О чем пела золотая кукушка», имеете возможность познакомиться со старой и вечно юной песней хакасского хайджи.

Михаил Кильчичаков

Это было в начале времен, и древняя эта быль дошла до нас от прошлых людей, которые под звуки семиструнного чатхана сложили песнь о славных подвигах могучего алыпа-богатыря по имени Албанчй, сыне гордого Хулатая, внуке мудрого Албыгана.

Сказывают, было это тогда, когда еще начинала только зарождаться опоясанная небесным сводом земля; когда желто-красная медь только еще начинала затвердевать, когда густопенные, быстроструйные реки с шумом прокладывали себе русла среди огромных каменных глыб; когда стройные вершины ста пород деревьев, мерно покачиваясь, устремляли свои верхушки в глубь неба и не знавшая еще следов человека и когтистого зверя поверхность земли стала покрываться вечнозеленой и густолиственной тайгой.

Говорят, было это в начале начал, когда вздыбленный снежновершинный Кирим почти достигал дна неба, а у подножия этой огромной тасхыл — горы звонко катил свою теплую, как кровь, воду горный ручей Хан-Харасуг.

Рук и ног не имел, а скалы ломал — таков был вечно бурлящий ручей. По берегам Хан-Харасуга расселилось так много людей, что и в ясный день невозможно было бы сосчитать несметного количества белых юрт.

Самый красивый белый дворец принадлежал мудрейшему из мудрых, красноречивому Албыгану.

По одну сторону Хан-Харасуга виднелась голая гора Кирим, а по другую сторону, у самого жилища старого богатыря, высилась, упираясь в небесную твердь, коновязь — золотой столб, к которой привязан был густогривый серо-буланый конь Ойат.

Могучий и быстроногий красавец Ойат может соперничать лишь с гордым скакуном Хара-Хулатом, которым владеет сын Албыгана юный алып Хулатай.

Верный помощник отважного богатыря, Хара-Хулат тоскует по стенному приволью, по буйному ветру, гуляющему по дорогам, похожим на аркан, у которого нет конца.

Так вот и мается на привязи, поглядывая на золотой столб, Хара-Хулат, словно приглашает в далекий путь своего хозяина.

Но еще молод богатырь Хулатай — позвонок его не окреп и молоко материнское на губах не обсохло. И пока не решается он покинуть родные места.

Вместе с красавицей сестрой Алтын-Кеёк встречает и провожает солнечные дни да лунные ночи славный Хулатай. Веселится, напевая звонкие песни, юная Алтын-Кеёк, и всякий раз, когда горизонт озарится алой полоской рассвета, выбегает она на зеленую поляну, чтобы первые лучи ласкового солнца погладили ее шестьдесят черно-смольных косичек.

Но никто не может развеять черную печаль, охватившую сердце Хулатая. Его не радует начало нового дня — он тоскует по ратному делу, он жаждет славы.

И вот однажды, набравшись смелости, Хулатай подошел к старому Ал-быгану и молвил:

— Отец, ты мудрейший богатырь солнечно-лунного мира, и тебе ли не знать: нет брода, который не перешел бы лось, нет мужа, который бы вырос, не испытав горя, нет чащобы, где бы не ступала когтистая лапа медведя, и нет юноши, который бы смог без жестоких испытаний стать отважным героем. Ты многому научил меня, отец. Теперь разреши мне покинуть твой дом и на вольных просторах поискать богатырской славы. Я хочу в дальних краях побывать, на людей посмотреть. А здесь что — только охота… Есть у меня верный Хара-Хулат, но я хочу найти такого скакуна, который был бы достоин меня, а если попадется на пути смельчак, подобный мне, я буду биться с ним до тех пор, пока он не скажет, что я самый сильный во всем подлунном мире.

— Не пустым ли бахвальством тешишь ты свое юное сердце, сын мой? — ответил мудрый Албыган. — Да, грудь земли не раз топтали копыта могучих скакунов, видала земля и немало бесстрашных храбрецов, жаждавших славы. Не ты первый и не ты последний! Не растрачивай на безрассудный гнев силу, нужную для настоящего дела! Зачем обижаешь преданного Хара-Хулата? Или сила богатырская покинула его? Или изменил тебе верный конь и ты хочешь в бескрайних просторах заарканить другого?

Молчал, хмуро потупясь, Хулатай. Слова отца не тронули его сердца. Он мечтал о славе, и речь мудрого старейшины рода лишь раздражала его.

— Сын мой, — продолжал Албыган, — много на свете еще горя и слез. Много сиротливых юрт ютятся на пыльных дорогах и тоскуют о счастье. Да и не каждый имеет свой кров. Голод и холод находят приют во многих жилищах, мор и болезни — частые гости в наших стойбищах. Ты должен гаснущее пламя разжечь, умершего человека оживить! Не задирайся, если могуч, и не дури, если силен! Пусть сила уступит разуму, и тогда сердце твое будет принадлежать людям. Этому я учил тебя, сын мой! Я стар и слаб, и годы мои улетели, словно стая лебедей, скрывшаяся в небесной дали. Глаза мои, некогда яркие, как утренние звезды, теперь ослабели — оглянусь назад и вижу лишь собственную тень; волосы мои, некогда черные, как вороново крыло, побелели, словно туманом покрылись. Кто будет ныне стоять у границ родимой земли? Кто поведет за собой смельчаков, готовых на подвиг ради громкой славы и шумных почестей? Вся надежда была на тебя! Я мечтал, чтобы ты, Хулатай, стал главою каждого рода, чтобы всех одарил ты одеждой и кровом, чтобы юрты наши не знали ни горя, ни слез! Если выполнишь мой наказ, то на землях твоих каждый жеребенок вырастет скакуном и каждый обездоленный сирота будет непобедим в бою!