Юрий Розенблюм - О чём пела золотая кукушка

Заслышав глумливые слова злоречивого Юзут-Хана, старый богатырь стал готовиться к кровавому поединку. Его жена, заботливая Ай-Арыг, помогла ему надеть кожаный панцирь, подала шестигранный стальной меч и треххвостую плеть, месяцеподобный лук и полный колчан смертоносных стрел.

Луноподобный лик Албыгана почернел от печали, солнцеподобное лицо его потемнело от горя. Простившись с женой и Алтын-Кеёк, старый богатырь направил своего быстроногого Ойата к Кирим-тасхылу, навстречу воинам непрошеного гостя.

У подножия крутой горы он остановил своего стройного скакуна, вынул из колчана остроконечную стрелу и на древке ее начертал: «Враги моего народа — мои враги! Я проклинаю тебя, несущий смерть живому, алчный злодей!»

Подобно сверкающей молнии взвилась стрела и вонзилась в землю на голой вершине у ног кровожадного Юзут-Хана.

На каменистой земле, высоко под облаками, там, где небо встречается с горной грядой, принял свой последний бой идущий на верную смерть Албыган.

Плотные цепи всадников, как стая голодных волков, окружили могучего Ойата. Засверкали сабли, затрещали скрещенные черноствольные пики. Тяжко застонала изрытая копытами пышногривых коней земля.

Отвечая ударом на удар, разя метким словом, спешившийся Албыган с трудом сдерживал натиск ненавистных пришельцев, но силы его были на исходе.

Много ли, мало ли времени прошло, битва не затихала. Полнолуние сменилось новолунием, но гул кровавой сечи по-прежнему сотрясал скалистые утесы гор.

Обезумевшая от горя и страха Ай-Арыг в этот горестный для родимой земли час подарила Албыгану вторую дочь — прекрасную Чарых-Кеёк. Обессилевшая мать лежала на белоснежной кошме, с трепетом ожидая появления свирепых воинов кровожадного Юзут-Хана.

— Милая Алтын-Кеёк, — прошептала пересохшими губами несчастная Ай-Арыг, — быстрее забери сестру и укройся в таежной чащобе. Там найдешь приют; цветы и травы будут тебе постелью, а когтистые звери и крылатые птицы станут твоими добрыми друзьями и защитниками. Прощай, любимая Алтын-Кеёк!

Это были последние слова Ай-Арыг.

Алтын-Кеёк схватила на руки малютку и выбежала из белого дворца. И тут же, широко распахнув дверь, в жилище старого богатыря ворвались воины злобного Юзут-Хана. Они яростно набросились на ослабевшую Ай-Арыг и зарубили ее.

А на голой вершине Кирим-тасхыла вел свой последний бой Албыган. Иссеченный саблями, исколотый пиками, старый алып ничего не ведал о горькой судьбе своей несчастной жены и осиротевших дочерей. Он прощался с жизнью, и мысли его, словно стая белокрылых птиц, неслись туда, в долину Хан-Харасуга, где некогда царили покой и счастье.

— Прощай, любезная сердцу моему земля предков… — шептал Албыган. — Я умираю один, преданный неразумным Хулатаем, вдали от верной жены Ай-Арыг и сладкоречивой Алтын-Кеёк. Кто утешит их в беде, кто разделит с ними радость и горе?..

Так и не узнал старый Албыган в свой смертный час, что изрубленное тело Ай-Арыг выброшено из разграбленного белого дворца, что любимая дочь его Алтын-Кеёк с малюткой сестрой нашла приют в травяном шалаше, скрытом от злобных вражеских глаз вечнозеленой таежной чащобой, раскинувшейся по берегам чистоструйного Хан-Харасуга.

…Не по дням, а по часам растет младшая дочь Албыгана — прекрасная Чарых-Кеёк. Беспечно играет она на берегу ласково журчащей речки, и странны, непонятны ей горестные слова Алтын-Кеёк:

— Страшная беда пришла на землю наших отцов и дедов. Из последних сил дерется богатырь Албыган на вершине Кирим-тасхыла, а наша мать, любимая Ай-Арыг, умывшись слезами и кровью, навечно обнялась с холодной землей. Что мы будем делать с тобой, малютка Чарых-Кеёк? Кто даст нам ночлег и пищу? Кто одарит ласковым словом и не оставит в беде? Непослушный брат наш Хулатай превратился в каменную глыбу, которую сечет холодный ливень и обдувает жестокий ветер. Нет теперь у нас ни близких, ни родных! Серокрылой кукушкой взовьюсь я в небо и полечу в чужедальние края, где ярко светит солнце и не бывает стужи, где не падают листья и не вянет трава, где мирно пасется не знающий числа скот и звучит веселая песня семиструнного чатхана. А ты жди меня, малютка Чарых-Кеёк. Шалаш укроет тебя от недобрых глаз, своей голубой водой ласковый Хан-Харасуг напоит тебя, рыбой, которую он щедро выбросит на берег, ты утолишь свой голод…

И в эту минуту смолк скрежет скрещенных мечей, треск ломающихся в схватке пик и стон раненых, доносившийся с вершины Кирим-тасхыла, где все еще шло кровавое побоище. В тревожной тишине притаилась тайга, остановил свои воды ласковый Хан-Харасуг, замерли, прислушиваясь, остроконечные горы, замолкли крылатые птицы и когтистые звери. И тогда, из-под самых облаков, с голой макушки горы, как далекое эхо, донесся печальный голос старого Албыгана. Умирающий богатырь прощался со своим народом:

— Дорогие сердцу моему люди! Хозяева гор и тайги, воды и огня, я навсегда покидаю вас! Передо мной открылись ворота безлунного мира, и я прощаюсь с солнцем и небом, с ласковой водой Хан-Харасуга и милыми взору моему скалами родного Кирима. Прости, милый край, что в трудный час я оставляю тебя в жестокой беде на поругание врагу! Прощайте, люди!..

Не было в окрестности горы, не слышавшей последних слов Албыгана, не было деревьев ста пород, пернатого хищника и четвероногого зверя, которых бы не тронула прощальная речь мудрейшего из мудрых.

Слезы кровавой пеленой легли на глаза матерей, девушки, не в, силах бороться с рыданиями, словно подкошенные падали на холодную землю.

Объятая горем, осиротевшая Алтын-Кеёк всплеснула руками, и стали они крыльями. Подхваченная могучим порывом теплого ветра, обернулась она кукушкой и полетела в небесную даль, навстречу огнеликому солнцу по дороге звезд.

А у подножия Кирим-тасхыла уже хозяйничали воины кровавоглазого Юзут-Хана. Они разрушили белый дворец, разметали все юрты и захватили несметные богатства, вытоптали травы и не оставили ни одного пня. Всепожирающий Юзут-Хан захотел повернуть вспять русло теплоструйного Хан-Харасуга, но не хватило сил; задумал сжечь островерхий Кирим-тасхыл, но не смог; хотел выдернуть из земли золотую коновязь, да не поддалась она ему.

Тогда ненасытный злодей обнажил смертоносную саблю и коснулся сверкающим лезвием шеи серо-буланого коня Албыгана, красавца Ойата. И богатырский скакун, тяжело захрапев, рухнул на холодную землю, и кровь, алым потоком хлынувшая из огромной раны, смешалась с прозрачными водами Хан-Харасуга.

Крики и стоны оглашали подножие горы Кирим. Злобные враги резали скот и, одурманенные хмельным зельем, поджигали траву.