Array Народное творчество (Фольклор) - Чудо чудное, диво дивное (сборник)

Братья домой вернулись, Ване рассказывают:

– Ну, видели мы чудо, видели диво: об таком молодце и не слыхано, этакой красоты и не видано, словно вот солнцем всё поле осветило, как он выехал. Завтра опять царь назначил всем приезжать. Коли этот молодец опять выедет – достанет он портрет Милолики-царевны!

А Ваня только усмехается.

На другое утро, лишь братья уехали, вышел Ваня в чистое поле, свистнул, крикнул:

– Сивка-Бурка, вещий каурка! Стань передо мной, как лист перед травой!

Прибежал дивный конь и стал перед ним, словно вкопанный. Ваня в одно ушко ему влез, в другое вылез – стал красавцем-молодцем и помчался к царскому терему. Подскакавши, разогнал коня – полетел конь, словно птица, чуть-чуть не достал молодец царевнина портрета. Весь народ так и ахнул.

– Кто такой неведомый молодец? Держи, лови!

А он повернул коня и улетел, словно из лука стрела.

На третий день позвал Ваня своего коня из чиста поля, стал перед ним конь, словно вкопанный. Он бил коня по крутым бёдрам; под ним конь возъяряется, прочь от земли подымается, несёт седока выше леса стоячего, только ниже облака ходячего. Подскакал к высокому терему, все двадцать венцов перелетел и умчался, у народа с глаз пропал. Только-только успел Ваня портрет да ширинку царевнины на лету сорвать.

Приехал Ваня домой; сидит, братьев дожидается, будто нигде и не был. Вернулись братья, рассказывают:

– Нынче тот самый молодец перескочил все двадцать венцов и портрет царевнин сорвал. Приказал царь, чтоб из всего царства весь молодой народ к нему завтра на пир собирался: все бояре да князья, купцы да простые крестьяне.

– Стало быть, братцы, – говорит Ваня, – и мне ехать надо?

– Ну, ты хоть и не езди, чего тебе там делать, убогому!

– Нет, уж если царь приказывает, и я на пир пойду.

На другой день опять кипит народ у царских ворот. Собралось молодцев и глазом не окинешь. Приехали старшие, пришёл и Ваня пешочком, тихо, смирно, словно он никогда царя с царевной и не видывал. Начались пиры, полились меды. Сам царь с царевною гостей обходит. Всякого гостя царевна из своих рук угощает, всякому чарку наливает да смотрит: не утрётся ли кто ширинкой? – тот и жених её. Все столы обошли, между боярами, между генералами перебрали – никто не утёрся ширинкой. Ваня сидит в уголке, улыбается, а царевна к нему-то подойти и не догадается. Наконец повернулась и к нему, к последнему, подошла. Взял Ваня чарку, выпил да и утёрся ширинкой.

Царевна обрадовалась, берёт его за руку, ведёт к отцу и говорит:

– Батюшка! Вот мой суженый!

Разговоры тут коротки: весёлым пирком да за свадебку. Стал наш Ваня царским зятем, оправился, очистился, сделался молодец молодцом!

Худое было житьё старику со старухою: век они прожили, а детей не нажили. Вот пошёл раз старик в лес за дровами, выбрал дерево и только что замахнулся топором, вдруг говорит ему дерево человечьим голосом:

– Не руби меня, добрый человек. Я твоё горе знаю и в нём тебе помогу. Срежь ты с меня малую веточку, снеси домой, прикажи старухе её в чистые пелёнки укутать да в тёплую золу под печку положить; увидишь, что будет.

Послушался старик дерева, сделал всё по сказанному.

Сидят старик и старуха в избе, ждут, что из веточки будет. Вдруг слышится из-под печки голосок:

– Батюшка, матушка, выньте меня отсюда!

Заглянули под печку – а там мальчик лежит, да такой славный – настоящая ягодка. Обрадовались старики, назвали его Терёшечкой и стали беречь-растить.

Как стало Терёшечке семь годков, сделал ему старик челнок да вёсельце, старуха надела на сынка белую рубашку с красным поясом, и отпустили его рыбку ловить. Сел Терёшечка в свою лодку и поплыл – далеко-далеко.

Вот пришла старуха на берег и стала кликать Терёшечку:

– Терёшечка, сыночек, плыви-плыви к бережочку! Я, мать, пришла, тебе есть принесла.

Услыхал Терёшечка материн голос и стал приговаривать:

– Челночок-челночок, плыви к берегу ближе: это меня матушка зовёт!

Приплыл челнок к берегу, старуха Терёшечку накормила, напоила и опять за рыбкой отпустила.

Услыхала ведьма, как старуха сынка кликала, и задумала поймать Терёшечку, чтобы его съесть. Пришла она на берег и запела ласковым голоском:

– Терёшечка, сыночек, плыви-плыви к бережочку! Я, мать, пришла, тебе есть принесла.

Терёшечка обознался, приплыл к берегу – ведьма выскочила, схватила его, сунула в мешок, примчала к себе домой и приказывает своей работнице Алёнке:

– Истопи печь да зажарь мне Терёшку хорошенько, а я пойду по делу.

Алёнка истопила печь и говорит Терёшечке:

– Ну, ложись на лопату, я тебя в печь посажу!

– Да я мал ещё, не знаю, как на лопату ложиться, – говорит Терёшечка. – Ты сама мне покажи.

Легла Алёнка на лопату, а Терёшечка – шмыг её в печь и заслонкой закрыл. Сам вышел из дома, залез на высокое дерево и сидит.

Воротилась ведьма домой, вынула жаркое из печи – и давай есть. Ела-ела, потом вышла на лужок, стала на травке валяться да приговаривать:

– Покатаюся-поваляюся, Терёшкиного мясца поевши!

А Терёшечка ей с дерева:

– Покатайся-поваляйся, Алёнкиного мясца поевши!

Перестала ведьма кататься, видит: на дереве Терёшечка сидит. Взвыла она со злости, бросилась грызть дерево, на котором Терёшечка сидел. Зашаталось, затрещало дерево.

Сидит Терёшечка ни жив ни мёртв, вдруг видит: летит стадо гусей. Стал он их упрашивать:

– Гуси мои, лебёдушки! Возьмите меня на крылышки! Отнесите к отцу, к матери: там вас накормят-напоят!

– Ка-га! – говорят гуси. – Пусть тебя отсталый гусёнок возьмёт!

А дерево совсем уж перегрызено, вот-вот повалится. Остановилась ведьма отдохнуть, глядит на Терёшечку, облизывается. Вдруг летит отсталый гусёнок, чуть крылышками машет. Взмолился к нему Терёшечка:

– Ой ты, гусёк-лебедь мой! Возьми меня на крылышки, отнеси к отцу, к матери: там тебя досыта накормят, холодной водицей напоят!

Пожалел гусёнок Терёшечку, подхватил его на крылья.

Прилетел гусёнок к Терёшечкину дому и опустился на крышу. А старуха в то время блинов напекла; сидят они со стариком, сынка Терёшечку поминают.

– Это тебе, старик, блин, а это мне! – говорит старуха.

– А мне? – отозвался Терёшечка.

– Посмотри-ка, старик: что это там на крыше отзывается.

Вышел старик, глядь: а на крыше Терёшечка сидит, живой, здоровый. Обрадовались ему отец с матерью так, что и рассказать нельзя. И стали они жить-поживать, добра наживать.