Мари-Катрин д’Онуа - Кабинет фей

— Сеньор, — отвечали ему, — вы ошиблись именем: нас послала принцесса Краплёна.

— Краплёна хочет, чтобы я стал ее рыцарем? — спросил король холодно и сурово. — Мне очень жаль, что я не могу принять такую честь, но ведь даже и государи не вольны менять своих обязательств. Мне известен долг рыцаря, я желал бы исполнить его достойно и верно, а посему предпочту скорее отказаться от милости, коей меня одаривают, чем оказаться недостойным ее.

И он тут же положил сердце и книгу обратно в корзину, затем отправил все это королеве, а та вместе с дочкой чуть не задохнулись от гнева, что чужеземный король презрел столь беспримерную милость.

А тот, как только смог, отправился к королю с королевой; он вошел в надежде, что там будет и Флорина, и все искал ее взором. Стоило кому-то войти в залу — тотчас он оборачивался и взглядывал на дверь и казался взволнованным и печальным. Хитрая королева прекрасно понимала, что происходит в его душе, но делала вид, что ничего не замечает, — только и говорила что о развлечениях, а он все отвечал невпопад; наконец все-таки спросил, где Флорина.

— Сеньор, — сказала королева гордо, — король-отец запретил ей выходить из своей опочивальни, пока моя дочь не выйдет замуж.

— А что же заставляет держать прекрасную принцессу в заточении? — поинтересовался Премил.

— Мне это неизвестно, — отвечала королева, — да и, знай я причину, вам бы говорить не стала.

Король, страшно разгневавшись, глядел на Краплёну, в упор ее не видя, и все думал, как это из-за столь ничтожного чудища лишен удовольствия созерцать принцессу. Он быстро распрощался с королевой — слишком тяжко ему было ее видеть — и только попросил одного молодого принца из своей свиты, которого очень любил, не постоять за ценой и любыми средствами подкупить какую-нибудь из фрейлин принцессы, чтоб помогла ему поговорить с его избранницей. Принц без труда нашел нескольких придворных дам, и одна из них сказала, что вечером Флорина будет у окошка, что выходит в сад, и там с ней можно побеседовать, если его величество только будет осторожен, — ибо, прибавила она, «король с королевой так суровы, что, конечно, смерти меня предадут, узнай они только, что я помогла Премилу в его любовных делах». Принц был счастлив, что так ловко провернул дело; он сообщил королю час свидания. Да вот вероломная дама тут же обо всем предупредила королеву, и та приняла меры, сразу смекнув, что надо посадить к окошку Краплёну. Она долго наставляла дочку, и та все так и сделала, хоть и была от природы глупа как пень.

Ночь была так темна, что будь король и не так уверен, что вот-вот увидит возлюбленную, и то бы не заметить ему подлога. Приблизившись к оконцу, он, вне себя от невыразимого счастья, сказал Краплёне все, что хотел сказать Флорине, полностью открыв ей свою страсть. Краплёна же отвечала ему, что она — несчастнейшее существо на свете, тяжко страдает от жестокости мачехи, и горести ее не кончатся до тех пор, пока мачехина дочка не выйдет замуж. Король уверял ее, что, пожелай она только его в супруги, он будет счастлив разделить с ней корону и сердце. Тут он сорвал с пальца кольцо и, отдав его Краплёне, поклялся в вечной верности: теперь надлежит лишь назначить время, когда они отправятся в дорогу. Краплёна, сколько ума хватало, отвечала на его уговоры. Он не мог не заметить, что в ее речах смысла немного, да утешал себя, что это страх быть застигнутой врасплох мешает принцессе говорить умно и свободно, и покинуть ее решился, лишь уговорившись встретиться в тот же час завтрашним вечером, что она ему и обещала от всего сердца. Королева, услышав о таком успехе, обрадовалась, думая, что король теперь у них в кармане. В назначенный день король Премил и вправду прилетел за невестой в паланкине, запряженном крылатыми лягушками — ему подарил их один знакомый волшебник. Ночь была темна, Краплёна вышла через потайную дверцу, и поджидавший Премил заключил ее в объятия и сотню раз поклялся в вечной верности. Но, поскольку ему не хотелось долго лететь в волшебном паланкине, а не терпелось поскорее жениться на возлюбленной своей принцессе, он и спросил ее, где она желала бы заключить с ним брак. Та же отвечала, что во дворце у своей крестной — а это сама знаменитая фея Суссио. Путь туда Премилу был незнаком, однако ему достаточно было лишь приказать крылатым лягушкам — уж те-то назубок знали карту Вселенной и с легкостью перенесли короля и Краплёну прямо к Суссио.

Дворец феи был освещен так ярко, что король сразу узнал бы о своей ошибке, если бы принцесса не закрывала лица вуалью. Она тут же отозвала крестную фею в сторонку и рассказала, как удалось ей заполучить короля Премила, которого теперь надо было успокоить — ведь он наверняка разгневается.

— Ах, доченька, нелегко это будет, — сказала фея, — он слишком любит Флорину, и, боюсь, ничего мы тут поделать не сможем.

Между тем король поджидал их в зале со стенами из алмазов такой чистой воды, что сквозь них ему было видно, как шепчутся Суссио и Краплёна. Тут он подумал, не грезится ли ему это.

— Как! — воскликнул он. — Меня предали? Какие демоны принесли сюда эту противницу нашего счастья! Не иначе, как помешать нашей свадьбе она сюда явилась! А дорогой моей Флорины что-то все нет и нет! Уж не догнал ли ее отец?

Чего только он не передумал и уже начал отчаиваться. Но хуже пришлось ему, когда обе вошли в залу, и Суссио сказала повелительным тоном:

— Король Премил! Перед вами Краплёна, которой вы поклялись в верности; она моя крестница, и я желаю, чтобы вы немедленно обвенчались с нею.

— Чтобы я обвенчался с этим чудовищем! Странного же вы обо мне мнения, если делаете мне подобные предложения. Знайте, я ничего не обещал ей, и, если она утверждает обратное…

— Не продолжайте, — перебила его Суссио, — и не смейте впредь оказывать мне неуважение.

— Я согласен оказывать вам почтение, — отвечал король, — подобающее достославной фее, но только отдайте мне мою принцессу.

— Я ли не эта принцесса, черт побери? — сказала Краплёна, показывая ему кольцо. — Не мне ли ты подарил это кольцо в залог верности? Не со мною ли любезничал ты у маленького окошка?

— Как так! — воскликнул он. — Значит, меня обманули? Нет, я не дам себя провести. Вперед, вперед, лягушки мои верные, я лечу немедленно!

— А вот это уж не в вашей власти, если только я этого не захочу, — возразила ему Суссио.

Она коснулась его, и ноги его приросли к паркету, как гвоздями прибитые.

— Превратите меня в камень, разрежьте на кусочки, — сказал король, — все равно я принадлежу Флорине, и только ей! Так я решил, а уж вы можете пользоваться своей властью как заблагорассудится.

Суссио и льстила ему, и угрожала, и умоляла. Краплёна плакала, кричала, всхлипывала, злилась, смирялась. Король молчал, гневно глядя на них, и ничего не отвечал на все их тирады. Так прошло двадцать дней и ночей, а обе фурии все не умолкали; за все это время они ни куска не проглотили, глаз не сомкнули, даже не присели. Наконец Суссио, усталая и обессиленная, сказала: