Мари-Катрин д’Онуа - Кабинет фей

а Дандинардьер внимательно слушал сказку о Белль-Белль и, под впечатлением от описанных в ней событий, стал тихо плакать. Приор заметил это.

— Что с вами? — спросил он. — Вы, кажется, весьма тронуты.

— Ах! Как и любой бы на моем месте! — воскликнул наш чудак. — А вот у вас, видно, сердце тверже камня, коли не чувствуете вы, сколько здесь печали.

— Если бы Белль-Белль погибла, — ответил приор, — мне действительно было бы жаль ее, а вы скорбите невпопад; уж лучше бы разделили ее радость по случаю свадьбы с королем.

— Возрадуемся же, — предложил Ла Дандинардьер, вытирая глаза, — ибо у меня есть для этого повод — ведь вы преподносите мне великодушный дар, отдавая эту восхитительную сказку. Я перед вами в долгу и могу расплатиться лишь жизнью.

— О! Ну, это уж слишком, — возразил приор, — за свою услугу я прошу лишь одного — удовольствия любоваться блеском вашей славы среди прочих сказочников. Так солнце светит ясным днем. Я сейчас же сообщу очаровательным Виржинии и Мартониде, что вы превзошли их в сем литературном жанре и будете иметь честь сами убедить их в этом, если они соблаговолят явиться к вам в комнату.

— Я от вас в восторге, — ответил наш мещанин, крепко стиснув приора в объятиях, — уверен, это произведение меня обессмертит. Не могу не беспокоиться о том, сколь огорчены будут прекрасные девы, когда поймут, что я во сто крат талантливее их.

— Им нужно запастись терпением, — добавил приор, — но прощайте, от долгого чтения у меня разыгрался аппетит.

— Я тоже утомился, долго слушая, — подхватил Ла Дандинардьер, — придется дать немного отдыха моей бедной голове.

Приор вышел и, зайдя к дочерям барона, сообщил им, что Ла Дандинардьер сочинил шедевр и приглашает их его послушать.

— И правда, — отметила Мартонида, — у него такое умное лицо. Стоит лишь его увидеть, как тут же понимаешь, что он может все.

— Сие есть особое счастье, — добавила Виржиния, — что такой человек, всю жизнь пребывавший в огне и кровавых сражениях, сыгравший столь важную роль в великих войнах Европы, при этом сохранил чувствительность, присущую литераторам, не покидающим своих рабочих кабинетов.

Приор давился от хохота, слушая, как серьезно говорили они о том, что Ла Дандинардьер был неустрашимым полководцем, а вся армия боялась его и восхищалась им. Он, тем не менее, отнюдь не стал разубеждать их, ведь это шло бы вразрез с желанием барона женить того на одной из своих красавиц дочерей. Однако, оставив их, приор поведал виконту де Бержанвилю, что еще до конца дня разразится жестокая война между мещанином и барышнями де Сен-Тома за сказку о Белль-Белль.

— Возможно ли такое, — воскликнул виконт, — да ведь вы хотите их рассорить, пока мы тут серьезно думаем о заключении между ними вечного союза.

— Это было опрометчиво, — ответил приор, — но я подумал, что будет забавно послушать, как они доказывают друг другу свое авторство, как бранятся, представляют свидетелей, и был не в силах сдержаться.

— Должен сказать вам, — заявил виконт, — что, вместо того чтобы расположить их к взаимной симпатии, вы предпочли посеять между ними неприязнь, которая, быть может, не исчезнет до конца их дней.

— Ах! Как же быть? — вздохнул приор. — Рукопись сказки лежит у него под подушкой, теперь из него легче душу вынуть, чем отобрать эту небольшую тетрадь.

— Есть у меня одна идея, — молвил виконт. — Если она у него под подушкой, то, пока ему будут делать перевязку, я вытащу ее.

— Это верный способ вывести его из себя, — вскричал приор. — Его не заботит ничто, кроме желания убедить возлюбленную в своем таланте. Представьте его ужас, когда все соберутся послушать сказку, а ему будет нечего читать!

— Единственное решение, какое только приходит мне на ум, — сказал виконт, — это отправить кого-нибудь ко мне домой и попросить у моей жены тетрадь, присланную ей одной подругой. В конце концов, он не слишком внимательно следил за сюжетом и легко перепутает сказки, лишь бы там были феи.

— Согласен, — одобрил приор. — Только бы все так и получилось, иначе не сносить вам головы.

Виконт спешно послал слугу. Путь был недалек, и тот вернулся быстро, а его господин ловко произвел задуманную подмену.

Приор в нетерпении поспешил к барышням де Сен-Тома.

— Я знал, — сказал он им, — что господин Ла Дандинардьер отважнее Александра и Цезаря [323], но не подозревал, что ум его столь всеобъемлющ. Только что он закончил произведение, которое станет предметом жгучей зависти всех сказочниц. Принимая во внимание, что это его литературный дебют, можно представить, как далеко он пойдет.

После таких слов он принялся вращать выпученными глазами и строить загадочные гримасы, точно лицо у него сводили судороги. Виржиния и Мартонида, потрясенные такой важной новостью, хранили глубокое молчание. Меж тем приор снова заговорил, без конца твердя, словно отвечая своим мыслям:

— Да, он далеко пойдет, он гений, да, да и еще раз да.

Виржинии это весьма понравилось.

— Ах, сударь, — молвила она, — как вы умело его восхваляете! И как тонко! Вы, должно быть, почитатель сего величайшего из людей, — я имею в виду господина Ла Дандинардьера.

— Постойте, — перебила Мартонида сестру, — неужели мы не сможем иметь удовольствие услышать чтение этого блестящего произведения?

— Несомненно сможете, — ответил приор, — я как раз пришел просить вас об этом от его имени.

— Ах! Как замечательно, сестрица! — воскликнули обе разом. — Нам нужно приодеться по такому случаю.

Они облачились в охотничьи камзолы, которые сами сшили из зеленой муаровой юбки, и в капоры [324]из потрепанного бархата, скорее серого, чем черного. Сей головной убор был украшен павлиньими перьями. На каждой — по старому кружевному шарфу из поддельных золотых нитей, изящно перекинутому через плечо, а к поясу подвешен охотничий рог, в который ни одна, ни другая не умели трубить. Такое великолепие не могло не произвести фурора во владениях барона де Сен-Тома.

Видно, так в тот день сошлись созвездия, что, не сговариваясь, странно нарядились и наши героини, и наш низкорослый герой. В предвкушении визита барышень он подыскал себе одеяние, подобающее случаю. Показаться им с повязками на голове совсем не хотелось, но без них вышло бы еще хуже, и он решил намотать поверх свой серый камзол. Получилось некое подобие тюрбана, по сторонам свисали рукава, шею прикрывал наполовину проржавевший стальной воротник от доспехов, на руках — латные рукавицы. В таком виде возлежал он на груде подушек. Разве что мизантроп не покатился бы со смеху, увидев такое зрелище, однако божественные Виржиния и Мартонида не смогли сдержать восхищения.