Мари-Катрин д’Онуа - Кабинет фей

Тут им пришлось прерваться, ибо пришли какие-то господа. Приор, вспомнив, что Дандинардьер не мог заснуть, направился к нему, дабы составить ему компанию.

Подойдя к двери, он остановился и прислушался. Дандинардьер разговаривал с Аленом.

— Ишь, — говорил тот слуге, — и ты думаешь, я могу простить тебе афронт, которому из-за тебя подвергся?

— Знать не знаю, кто таков этот ваш афронт, — возражал слуга, — я по простоте душевной рассказал, как оно было; любой другой лакей на моем месте сделал бы так же; я видел вас под кроватью и хорошо знал, что вы имели достаточно оснований туда залезть.

— Знал, говоришь! — возмутился мещанин. — И кто же тебе это сказал?

— Мое сердце, — добавил тот, — вот оно, живое, как у всех, и притом едва не разорвавшееся со страху. Не схоронись я в шкафу, уж наверное бы не разговаривал сейчас с вами.

— Какая неслыханная дерзость, — запальчиво воскликнул Дандинардьер, — судить о моих чувствах по своим! Нельзя мерить одним аршином героев и отъявленных плутов вроде тебя. Если я и залез под кровать, то только потому, что не хотел получать пулю от предателя, который угрожает мне на расстоянии, боясь приблизиться.

— А вы, наверно, забыли, сударь, — сказал Ален, — что к тому времени, когда Вильвиль выстрелил, уж не знаю, право, из пистолета или из пушки, уже добрых четверть часа изволили прятаться под кроватью.

— Молчи, изверг, — послышалось в ответ, — а я-то до сего времени рассчитывал на твою храбрость. Теперь мне все ясно; вот погоди — вернемся в замок, я сразу же избавлюсь от тебя, как и полагается.

— Пощадите, сударь, — удрученно сказал тот, — чем я заслужил вашу немилость? Я, как и вы, был напуган. Что в этом преступного? Разве слуга обязан быть храбрее своего господина?

Бедняжка Дандинардьер обрадовался, видя, что его слуга так растроган: он ценил, когда его любили.

— Встань на колени, — повелел он ему, — ты тронул мое сердце.

Ален покорно преклонил колени у кровати.

— Прощаю тебя, — изрек мещанин, — а чтобы ты воодушевился, вот, получи запас храбрости.

С этими словами он сильно дунул тому в оба уха, добавив:

— Отныне будь готов драться с кем угодно.

— Как! — вскричал слуга. — И никто меня не побьет в ответ?

— Никто! Клянусь тебе в этом, — твердо заверил его хозяин.

— Благодарю вас, — ответил Ален, — вот только, сударь, если бы вы еще вдули мне сотню экю ренты, я бы и не так обрадовался. Ведь, ежели поразмыслить, не хочу я ни с кем ссориться, храбрость — это уж дело ваше, а мне бы не помешало чуть-чуть деньжат.

Послушав немного, приор быстро понял, что подобная беседа может длиться еще долго, и, решив, что получил уже достаточное удовольствие от этих препирательств, вошел в комнату.

— Надо же, — удивился он, — а я думал, вы спите; мне показалось, вы легли именно с такими намерениями.

— Да, вы правы, — отозвался Дандинардьер, — я и в самом деле заснул бы, не беспокой меня ежеминутно любовь, что горланит в душе на манер взбесившегося горна. Только хочу сомкнуть веки, как передо мной тут же появляется образ прелестной Виржинии или Мартониды, пред очарованием которых меркнет сама Аврора [365].

— Эге, да вам, оказывается, не чужды и нежные чувства, — заметал приор. — Помнится, совсем недавно вы предпочитали деньги достоинствам и красоте. Но, разумеется, — спохватился он, — это заявление бросало тень на ваше благородное сердце, как будто на солнце нашло затмение.

— Благодарю за такое удачное сравнение, — ответил мещанин. — Однако уж не показалось ли вам, будто я собираюсь разбалтывать всему свету свои амурные секреты? Вы ошибаетесь, сударь, здесь приличествует соблюдать тайну.

— Если вы будете со мной откровенны, — сказал приор, — то я похлопочу, чтобы ваши сокровенные желания воплотились в жизнь, да ведь, между прочим, Виржиния обладает множеством достоинств.

— А скажите-ка, — вставил тут Дандинардьер, — какое за ней полагается приданое?

— Вам ли этого не знать? — удивился приор. — Уж она ли не богата: то, что она имеет, превышает стоимость самой плодородной земли во всей округе.

— Вы имеете в виду особняки в Париже или муниципальную ренту? — поинтересовался Дандинардьер.

— Это все приятные безделушки, — ответил приор, — настоящим приданым ей служит редкий дар сочинять сказки; а уж он-то сулит вам такое, что и представить трудно.

Но нашего мещанина это явно не впечатлило.

— Хе! Хе! — с минуту подумав, произнес он. — В брачный договор это, пожалуй, и можно было бы занести; однако признаюсь вам, что, если за ней причитаются одни только сказки, семейная жизнь может и не заладиться.

— Вы слишком приземленно рассуждаете, — воскликнул приор, — а ведь разум приносит доход!

— Готов признать, что нельзя недооценивать доходность разума, — возразил Дандинардьер, — но и разумного дохода при этом терять мне вовсе не хочется. Позвольте заявить вам, что в ответ на ваши хваленые сказки я тут же насочиняю своих, да еще смогу их употребить с пользой.

— Хотелось бы мне посмотреть на это, — парировал приор, — вы, вероятно, полагаете, что достаточно черкануть на бумаге пару-тройку смелых гипербол, иногда перемежая их словечками наподобие Жила-была добрая фея , и произведение можно считать завершенным. Уверяю вас, что это более тонкое искусство, чем вам может показаться; сколько я ежедневно просматриваю книг, в которых нет ничего занимательного.

— Вы смеете утверждать, что мои сказки будут именно такими? — раздраженно заметил мещанин. — Говоря по правде, сударь, вы не очень-то любезны, но я постараюсь доказать вам обратное: из кожи вон вылезу, но сочиню хотя бы одну. Тогда и посмотрим, как вы запоете.

— В таком случае я не поскуплюсь на похвалы, — сказал приор, приветливо улыбнувшись, дабы смягчить гнев собеседника, — и, коли вам угодно мне в этом поверить, начинайте прямо сейчас.

— С огромным удовольствием, — ответил Дандинардьер, — не зря же я привез с собой библиотеку, затратив на это массу усилий и средств.

— Ну что ж, теперь только от вас зависит, понадобится ли мое вмешательство, как в прошлый раз, — заметил приор.

Это скрытое предложение окончательно успокоило мещанина, и он, притянув собеседника за рукав, прошептал ему на ухо, опасаясь, что их услышит Ален:

— Признаться, меня пугает непосильный труд, к тому же не привык я заниматься пустяками и упражняться в тонких словесных ухищрениях. Посему, не осчастливите ли вы меня еще одной сказкой собственного сочинения, которая сделает мне честь и докажет Виржинии, что не только она обладает сим прекрасным даром?

— То есть, — продолжил приор, — вы намерены уравнять с ней свои шансы и снискать себе столь же завидную репутацию в литературных кругах.