Мари-Катрин д’Онуа - Кабинет фей

— О! Не бойтесь меня, — сказал он, — насилие не сможет сделать меня счастливым.

Мартезия поверила его словам, и он увлек ее вглубь пещеры; тут глазам ее предстала вся дичь, заботливо припасенная им для возлюбленной. При виде этакого мясного ряда ей стало дурно; она отшатнулась и хотела было бежать, но Вепрь с покровительственным видом изрек:

— Прелестная Мартезия, я слишком к вам неравнодушен, чтобы просто так позволить вам меня покинуть. Боги свидетели — вы навеки овладели моим сердцем. Причины, мешающие мне вернуться к отцу-королю, слишком непреодолимы. Здесь, здесь даю я вам слово любить вас — и пусть услышат нашу взаимную клятву сей бурливый ручей, всегда цветущие лозы винограда, скала, леса и все твари лесные.

А вот ей-то клятву давать совсем не хотелось — но она оказалась заперта в пещере и не могла выйти. Зачем она пришла сюда? Разве в глубине души она не предвидела такого исхода? Девушка заплакала и принялась упрекать Вепря.

— Как мне верить вашим обещаниям, — начала она, — раз первое из них уже нарушено?

— Верьте мне, — и он обнажил кабаньи клыки в гнусной ухмылке, — ибо и кабану подчас не чуждо ничто человеческое. Вы укоряете меня за лживые слова и хитрые уловки, которыми я добиваюсь своего, — но ведь так поступают люди; звери же ведут себя друг с дружкой намного честнее.

— Увы, — ответила она, — вы позаимствовали у тех и у других самое худшее: душа у вас человеческая, а лицо как у дикого зверя. Выберите что-нибудь одно, и я пойму, чего вы хотите.

— Что ж, прекрасная Мартезия, — сказал Вепрь, — в таком случае не соблаговолите ли остаться здесь, не будучи моей супругой? Ведь уйти-то я вам не дам, уж будьте уверены.

Возобновившиеся мольбы и слезы ничуть его не разжалобили, и после долгих пререканий она согласилась стать его женой, заверив, что будет нежно любить его, как любила бы самого красивого принца на свете.

Такое приятное обхождение очаровало кабана: он покрыл поцелуями руки возлюбленной и в свою очередь заверил ее, что она напрасно считает себя самой несчастной. Затем он осведомился, не желает ли она отужинать вместе с ним убитыми косулями.

— Нет, нет, — ответила она, — это не в моем вкусе. Но, если б вы мне принесли фруктов, я бы с удовольствием их отведала.

Он вышел, закрыв вход в пещеру так плотно, чтобы Мартезия не вздумала убежать, но она уже смирилась с судьбой и не сделала бы этого, даже если б могла.

Вепрь набрал апельсинов, сладких лаймов, лимонов [378]и других фруктов, нашел трех ежей, наколол им фрукты на колючки и отправил лакомый груз к пещере. Там он предложил Мартезии вкусить этих изысканных плодов.

— Вот и наш свадебный пир, — сказал он, — совсем непохожий на праздник, устроенный в честь двух ваших сестер. Смею надеяться, однако, что пышность нам заменят приятные минуты, проведенные наедине друг с другом.

— Дай-то бог, — вздохнула девушка и, зачерпнув руками воды из источника, выпила за здоровье Вепря, чему тот несказанно обрадовался.

Скромная трапеза подошла к концу; Мартезия, расстелив на полу пещеры мох, траву и цветы, которые позаботился принести влюбленный Вепрь, соорудила простое ложе, и они с принцем тотчас на него возлегли. Она не забыла справиться у кабана, удобна ли ему кровать, повыше или пониже подушку он предпочитает, не тесно ли ему и на каком боку спится лучше. Тронутый Вепрь нежно благодарил ее, не уставая восклицать:

— Пусть даже мне сулят золотые горы, прочат будущее величайшего монарха, никогда я не променяю на них свою судьбу. Я нашел то, что давно искал: я любим той, кого люблю!

И принц наговорил ей множество любезностей; это ее совсем не удивило — ведь он воспитывался при дворе; зато весьма обрадовалась она тому, что долгая жизнь в уединении ничуть не умалила его красноречия.

Наконец сон смежил их веки, как вдруг Мартезия неожиданно проснулась: ей привиделось, что ложе ни с того ни с сего вдруг стало мягче. Легонько прикоснувшись к Вепрю, она обнаружила, что вместо кабаньего рыла у него теперь человеческое лицо в обрамлении длинных волос, а вместо копыт — ноги и руки. Крайне изумленная, она снова уснула, а на рассвете проснулась рядом все с тем же кабаном, и даже еще более дикого вида.

Так прошел и еще день. Мартезия ничего не сказала мужу о том, что случилось ночью; когда они легли спать, она опять прикоснулась к его кабаньему рылу, и превращение свершилось снова. Это повергло девушку в ужас; сон как рукой сняло, и она, не в силах успокоиться, тяжко провздыхала всю ночь. Утром Вепрь заметал ее печаль и сам пришел в отчаяние.

— Нет, вы не любите меня, милая Мартезия, — сказал он. — Вам противен мой кабаний облик. Мне остается одно — умереть с горя, и вы будете причиной моей смерти.

— Скажите лучше, что вы хотите моей, жестокий! — гневно ответила она. — Ваши несправедливые упреки ранят меня в самое сердце, но я не в силах вам противиться.

— Мои несправедливые упреки? Я — жестокий варвар? — удивился он. — Но объясните же наконец, что заставляет вас так сетовать.

— Думаете, я не заметала, что каждую ночь вы уступаете свое место человеку?

— Кабаны и вообще-то существа неуживчивые, — возразил он, — а уж с таким рылом, как у меня, и подавно. Отбросьте же подозрения, оскорбительные как для меня, так и для вас, и помните — я ревную вас даже к богам; вам просто приснился плохой сон.

Мартезия, пристыженная тем, что сказала нечто столь неправдоподобное, обещала впредь самой себе не верить; хоть и понимала она, что той ночью все-таки ощупывала человечьи руки, плечи и волосы, но с кабаном согласилась и поклялась больше не вспоминать об этом.

Она и вправду прогнала от себя все подозрения. Так прошло полгода, безрадостных для Мартезии — ведь девушка не покидала пещеры, боясь встретиться с матерью или слугами. Несчастная старуха, потерявшая последнюю дочь, с тех пор причитала без умолку, взывая к ней и оглашая лесные чащи стенаниями. Материнские рыдания достигали ушей затворницы, и та, горюя тайком, сожалела, что ничем не может облегчить ее страдания. А кабан неусыпно следил за женой, и она столь же боялась его, сколь и любила.

Нежное чувство к Вепрю крепло в ее душе; день ото дня росла и его любовь к ней. Мартезия ожидала ребенка, и когда она представляла себе, что родит вепренка, как две капли воды похожего на отца, то погружалась в глубокую печаль.

И вот однажды ночью, украдкой плача в часы бессонницы, она вдруг услышала какой-то странный шепот и притихла, дабы не пропустить ни слова. Ее милый Вепрь упрашивал какую-то особу обходиться с ним помягче и разрешить ему то, что он давно просил.

— Нет, — сказал ему в ответ чей-то голос, — этому не быть.

Никогда еще Мартезия не бывала так встревожена. «Кто смог пробраться в эту пещеру? — спрашивала она себя. — Даже мне муж не выдал этой тайны». Ее разбирало столь сильное любопытство, что сон как рукой сняло. Вот наконец разговор закончился, и она услышала, что гостья вышла; через несколько мгновений ее муж захрапел, как свинья. Вскочив, она подбежала к большому камню, закрывавшему вход, но не смогла его сдвинуть. Потихоньку прокрадываясь обратно в постель, она в кромешной тьме споткнулась обо что-то, валявшееся на полу; присмотревшись, Мартезия увидела сброшенную кабанью шкуру и тотчас же спрягала ее, а затем легла, решив во что бы то ни стало дождаться развязки этой истории.