Мари-Катрин д’Онуа - Кабинет фей

Ливоретта, тронутая его рассказом, нежно подставила ему ладонь.

— Иди же сюда, мой славный Биби, — позвала она, — давай мириться.

— Я так этого не оставлю, — ответил он ей, — пусть нас рассудят король с королевой.

— Ну, хорошо, — согласилась принцесса, — я тебя к ним отнесу.

Король с королевой еще не вставали с постели, обсуждая выгодный брак для своей дочери.

— Что вас привело к нам в такую рань, дорогое дитя? — спросила королева.

— Любимый мой певец хочет вам что-то сказать, — ответила принцесса, крепко обнимая мать.

— Что это вдруг на него нашло, — засмеялся король. — Да сможем ли мы разговаривать с ним всерьез?

— Конечно, Ваше Величество, — отозвался Кенар, — не стал бы я иначе со всей торжественностью появляться при дворе. Прослышав о красоте и прелестях юной принцессы, я прилетел на крыльях страсти, чтобы просить у вас ее руки. Я весь пред вами; что же до моего удела, то это небольшая роща, растут там апельсины, жимолость и мирт, и слывет он одним из самых райских уголков Канарских островов. Придворные мои, того же племени, что и я, приносят в клювах дань: всевозможных червей и мушек. Среди такого изобилия принцесса не будет знать нужды. Поминутно будет она слышать птичьи концерты, ведь я прихожусь родственником соловьям, которые возьмутся окружить ее неусыпной заботой. Мы останемся у вас при дворе, если вам так больше нравится. Я, Ваше Величество, довольствуюсь малым: всего-то горсть проса, сурепка да свежая водица. Как только повелите, мы улетаем в свои пенаты, и дальность расстояния не станет нам преградой. Крылатые посланцы моих лесов помогут нашим семьям наладить сообщение и посылать друг другу весточки, как только будет в том нужда. Скажу не хвалясь — вы будете довольны, заполучив меня в зятья.

Сказав так, он пропел несколько мелодий и завершил их наиприятнейшим щебетанием. Король с королевой смеялись до упаду.

— Ну как же можно отказать тебе, — сказали они. — Конечно, милый Кенар, мы вверяем ее тебе, если только она сама согласится.

— Ах, от всего сердца, — ответила она, — я буду счастлива выйти замуж за прекрасного Биби.

Тот же, услышав эти слова, вырвал из своего крыла самое красивое перышко и преподнес его принцессе в качестве свадебного подарка. Ливоретта кокетливо приняла перо из его лапок и украсила им свои чудесные локоны.

Вернувшись в покои, она сказала фрейлинам, что хочет сообщить очень важную новость: король с королевой выдали ее замуж за наследного принца. Обрадованные такими словами, дамы принялись обнимать ее колени и целовать руки, наперебой расспрашивая, кто же этот счастливчик, которому выпала честь получить в жены самую красивую принцессу на свете.

— Вот он, — сказала Ливоретта, извлекая из рукава маленького Кенара. Фрейлины от всей души рассмеялись, не преминув отпустить несколько шуток насчет абсолютной невинности своей прекрасной госпожи.

Затем принцесса поспешила переодеться, чтобы снова вернуться в покои королевы. Той, самозабвенно любившей дочь, было трудно расстаться с ней даже ненадолго. Кенар же тем временем упорхнул и превратился в Алидора, а затем появился при дворе.

— Приблизьтесь же к моей дочери, — повелела ему королева, едва успев его заметить, — и поздравьте ее: она намеревается связать свою судьбу с Биби. Вы не находите, что мы нашли ей превосходную партию?

Алидор подхватил шутку, и поскольку никогда еще в жизни он не бывал так весел, то наговорил королеве множество приятных вещей, чем весьма ее развлек. А Ливоретта по-прежнему язвительно посмеивалась над ним. Не совладать бы ему тут со своей печалью — да уж был он уверен, что все для него сделает друг-Рыба.

Когда принцесса собралась спать, она по-прежнему хотела отнести кенара в комнату для животных. Но он принялся жалобно щебетать, и, порхая над ее головой, незаметно пролетел в спальню, а там уселся на очень хрупкую фарфоровую вазу, и прогнать его оттуда было решительно невозможно — ведь ваза могла разбиться.

— Ну, Биби, попробуй мне запой ранним утром, — строго сказала Ливоретта, — я не прощу тебе, если ты меня разбудишь!

Он заверил ее, что запоет лишь после ее разрешения, и на том и порешили. Едва голова принцессы коснулась подушки, как ее одолел глубокий сон — это были чары Дельфина; она даже немного всхрапывала, как поросенок, что совсем не пристало таким юным девицам. А Биби и не думал храпеть, куда уж там, он даже глаз не сомкнул. Слетев с вазы, Алидор тихонько прилег рядышком со своей очаровательной супругой, да так осторожно, что она ничего не почувствовала. Едва забрезжил рассвет, как он снова превратился в кенара, полетел к морю и там, приняв человечий облик, присел на небольшой камень, поросший благоухающими морскими водорослями. Долго он всматривался в морскую даль, в душе взывая к милому Дельфину; однако тот не спешил откликаться, и принц вдруг не без приятности подумал о неожиданном даре судьбы: «О феи, чье всемогущество прославлено в веках, это ваша заслуга, что я безмерно счастлив!» И эта мысль навеяла ему следующие стихи:

Он мечтательно шептал эти строфы, как вдруг камень неистово закачался, затем приподнялся, и из черных недр земли вышла старая хромая карлица, опирающаяся на костыль. Это была фея Угрюмья, злюка не лучше Ворчуньи [388].

— Поистине, каким надо быть бесцеремонным, чтобы усесться на мой камень, принц Алидор! — воскликнула она. — Даже не знаю, что мешает мне тотчас же сбросить тебя с обрыва в море, дабы ты уразумел, что если даже феи и не смогут сделать тебя еще счастливей, чем ты есть, то уж обрушить град страшных несчастий на твою голову им вполне по силам.

— Сударыня, — ответил ей немало удивленный принц, — я знать не знал, что вы живете в камне, а то бы непременно проявил уважение к вашему дворцу.

— Напрасно ты теперь рассыпаешься в извинениях, — продолжала она. — На вид уродлив, а в душе самонадеян, — ты заслужил муки, и я желаю насладиться тем, как ты будешь страдать.

— Увы! Так в чем моя вина? — воскликнул он.

— Не знаю, да и знать не хочу, — ответила старуха, — но буду помыкать тобой, как если бы знала.

— Как же сильна ваша ненависть ко мне! — сказал он. — И, если бы не тайная надежда на покровительство небес, я постарался бы предотвратить все беды, что вы сулите мне, навеки покинув белый свет.

Угрюмья, что-то злобно проворчав, вошла обратно под камень, и вход закрылся.

А опечаленный принц так и стоял, не смея больше сесть на камень. Ему вовсе не хотелось иметь дело с этой зловещей карлицей.