Мари-Катрин д’Онуа - Кабинет фей

— Ну же! Ну же! Смелей! — вопила безжалостная Ворчунья. — Расцарапайте ее всю, выдерите как следует, в клочья порвите эту белую кожу, которой она так гордится.

Прелестница, оказавшись в такой беде, совсем уж было затосковала по Персинету; однако она была почти нага и из скромности не пожелала, чтобы принц видел ее такую; вот и приготовилась пострадать, как несчастный агнец. У каждой из четырех фурий было по вязанке жутких розог да еще по толстой метле из таких же прутьев про запас, ими они без продыху и охаживали бедняжку, а Ворчунья кричала:

— Сильнее! Сильнее! Вы ее жалеете!

Тут уж всяк бы подумал, что с принцессы с живой кожу содрали; однако ж бывает, что судят-рядят, а о чем — не знают; ибо любезный Персинет так отвел глаза этим жестоким прислужницам, что думали они, будто розгами машут, а на деле-то держали в руках перья тысячи цветов и оттенков; и едва Прелестница это увидела, как перестала бояться и проговорила тихонько:

— Ах, Персинет, ведь это вы великодушно явились мне на помощь! Что бы я без вас делала?!

А мучительницы наконец утомились пороть и уже рукой не могли двинуть. На принцессу накинули одежды и выставили ее вон, осыпая ругательствами.

Вернулась она к себе и притворилась, что тяжко страдает; улеглась в постель и приказала остаться с нею только няне; принялась рассказывать ей о своих злоключениях и за беседой заснула. Няня ушла, а принцесса, пробудившись, заметила, что в уголке спальни стоит и не смеет подойти зеленый паж. Тут уж сказала она, что никогда не забудет, скольким ему обязана, и умоляет не оставлять ее на произвол злодейки; после чего попросила его удалиться, ибо ей всегда говорили, что нехорошо оставаться наедине с мальчиками. Он отвечал, что, как могла она уже и заметить, полон к ней почтения, и поскольку она — его госпожа, то повинуется ей во всем, даже и претерпевая некоторые неудобства из-за этого. На том он ее и оставил, посоветовав притвориться, что захворала принцесса от жестокого обращения, коему подверглась.

Ворчунье так отрадно было узнать о плачевном состоянии Прелестницы, что она поправилась вдвое быстрее, чем ожидалось; свадьбу сыграли с самым пышным великолепием. Но король, зная, что больше всего Ворчунье нравится, когда хвалят ее красоту, заказал ее портрет и устроил в ее честь турнир, на котором шесть самых ловких рыцарей королевства должны были сперва громогласно объявить, что королева Ворчунья прекраснее всех принцесс на свете, а потом подтвердить это в состязании. Множество рыцарей, из краев ближних и дальних, съехались сюда доказать обратное. Уродина явилась перед всеми на большом балконе, устланном золотой парчой; ей радостно было наблюдать, с какой ловкостью ее рыцари отстаивают ее неправое дело. Стоявшая позади Прелестница привлекала все взоры; глупая и чванливая Ворчунья думала, что это от нее никто глаз оторвать не может.

И когда, казалось, уже некому было оспаривать красоту Ворчуньи, вдруг появился юный рыцарь, державший чей-то портрет в бриллиантовой шкатулке: он заявил, что Ворчунья — безобразнейшая из женщин, а та, чей портрет в его ларце — прекраснейшая из девиц. Тут же он бросился на шестерых рыцарей и повалил их на землю; потом еще шестерых, а где шестеро, там и двадцать четыре — и он одолел их всех. Затем открыл шкатулку и сказал, что в утешение покажет им этот прекрасный портрет. Тут все узнали в нем Прелестницу, а рыцарь низко поклонился принцессе и удалился, не пожелав назвать своего имени; впрочем, она не сомневалась, что это был Персинет.

Ворчунья едва не задохнулась от злости; шея у нее раздулась, она не могла слова вымолвить и только показала рукою, что виновата во всем принцесса. Обретя же вновь дар речи, принялась сетовать в отчаянии:

— Как? Осмелиться оспаривать у меня первенство в красоте? Так насмеяться над моими рыцарями? Нет, я не могу этого стерпеть, я должна отомстить или умереть.

— Сударыня, — отвечала ей Прелестница, — уверяю вас, что в случившемся нет мой вины; я, напротив, готова кровью подписать (ежели только вам будет угодно), что вы — прекраснейшая особа на свете, а я безобразна как чудовище.

— Ага, вы всё шутите, крошка моя, — сказала Ворчунья, — ну да ничего, я скоро с вами поквитаюсь.

Королю пошли донести о том, как разгневана его жена; принцесса умирала со страху, она умоляла его сжалиться, говорила, что если он отдаст ее в руки королеве, та совсем ее сживет со свету. Король же, ничуть не тронутый, объявил всем:

— Я предаю ее во власть мачехи, и пусть та поступает с нею как заблагорассудится.

Злая Ворчунья с нетерпением дожидалась ночи; едва стемнело, она приказала запрячь коней в колесницу и велела Прелестнице сесть в нее. Ее отвезли под стражей за сотню лье от дома, в огромный лес, куда и зайти-то страшно — столько там было львов, медведей, тигров и волков. Добравшись до самой густой чащи этого ужасного леса, принцессе велели сойти с колесницы и оставили там одну, как она ни умоляла о сострадании.

— Я не прошу вас сохранить мне жизнь, — говорила она, — а лишь молю о быстрой смерти; убейте меня и тем избавьте от ужасов, что ждут меня здесь.

Но ее никто и слушать не стал, словно все оглохли вокруг: слуги, ответом и не удостоив, удалились поспешно, оставив бедняжку одну-одинешеньку. Шла она, шла куда глаза глядят, натыкаясь на стволы деревьев, падала, зацепившись за густой кустарник; наконец, измучившись, рухнула наземь совсем обессиленная.

— Персинет, Персинет! — восклицала она. — Где вы? Возможно ли, чтобы вы меня покинули?

Не успела она произнести эти слова, как открылось глазам ее лучшее зрелище на свете: вспыхнул весь лес, освещенный так пышно, что ни одного дерева не осталось, на котором не висело бы люстры со множеством свечей, а в глубине аллеи она увидела дворец, весь хрустальный и сиявший как солнце. Она подумала, что и это новое чудо — дело рук Персинета, и затрепетала от радости и смущения. «Я одна, — сказала она, — а этот принц молод, любезен, и я ему жизнью обязана. Ах! Это уж слишком! Уйдем же отсюда: лучше умереть, чем любить его». Сказав так, она поднялась и, не оборачиваясь на прекрасный замок, пошла наугад, превозмогая слабость и усталость и с полным смятением в душе.

Тут она услышала сзади шум; ей сделалось страшно при мысли, что вот и пришел свирепый зверь разорвать ее. Она обернулась, дрожа, а перед нею — принц Персинет, прекрасный, как Амур на картине.

— Вы бежите меня, принцесса, — сказал он ей, — вы меня страшитесь, а я-то вас обожаю. Возможно ли? Неужто опасаетесь вы моей непочтительности к вам? Заходите, заходите же без страха во Дворец Фей, я не пойду следом за вами, если вы мне это запретите. Вы встретите там королеву, мою матушку, и моих сестер, которые уже нежно любят вас, по одним лишь моим рассказам.