Евгений Клюев - Сказки на всякий случай

— Привыкать надо, — ответил Чахлый Стебель. — Не будешь ложиться — не вырастешь.

Безымянный Побег не понял, что имел в виду Чахлый Стебель, но спрашивать не стал: он пока был совсем маленький — и думать о том времени, когда он вырастет, было ещё рано.

Между тем дни летели даже быстрее, чем скорые поезда. Безымянный Побег давно уже успел перезнакомиться со всеми этими поездами — и даже знал, когда тот или иной возникнет на горизонте. Ложиться при их появлении он так и не научился, за что Чахлый Стебель то и дело ворчал на него, полагая, что вот‑вот настанет время, когда учиться будет поздно.

И время такое настало. В очередной раз пролетая над Безымянным Побегом, Скорый Поезд Номер Шестьдесят Шесть со всего размаху отхватил ему макушку и, даже не извинившись, помчался дальше.

— Эй‑эй! — крикнул вслед Безымянный Побег и хотел объяснить, что так, вообще‑то говоря, не годится между друзьями, да Скорого Поезда Номер Шестьдесят Шесть уже и след простыл.

— Я же говорил тебе: не будешь ложиться — не вырастешь! — напомнил Чахлый Стебель, распрямляясь и оказываясь на целую голову выше Безымянного Побега. И тут только Безымянному Побегу стал понятен смысл этих слов.

Конечно же, Чахлый Стебель оказался прав. Видимо, и в самом деле надо было привыкать ложиться при появлении скорых поездов — и сегодня стало окончательно ясно, что дружба дружбой, а служба службой… Скорые поезда — они ведь на службе и вовсе не должны обращать внимания на такие мелочи, как всякие безымянные побеги на дороге: скорым поездам положено вовремя успевать на станцию назначения… досуг ли им думать о чьих бы то ни было макушках!

Безымянный Побег вздохнул и, обратившись к Чахлому Стеблю, сказал:

— Ну… как там ложатся‑то?

— Да вот так, — засуетился Чахлый Стебель и принялся показывать: — Перегибаешься у самого основания и начинаешь стелиться по земле, прижимаясь к ней настолько плотно, насколько можешь.

— А дальше? — подождав ещё каких‑нибудь объяснений, спросил Безымянный Побег.

— Дальше… дальше — ничего! Лег и лежи себе. А потом, когда скорый поезд проедет, распрямляйся да улюлюкай ему вслед — до появления следующего скорого поезда! Тут наука простая, только вот привычка нужна.

— И так всю жизнь… ложись и распрямляйся? — с тоской спросил Безымянный Побег.

— Ну, зачем же — всю… Когда наберёшь достаточно сил, можно проползти под рельсом, вылезти на другой стороне железнодорожного полотна и там зажить настоящей жизнью!

Безымянный Побег задумался и объявил:

— Нет, не получится у меня это… ложиться, распрямляться, под рельсом проползать…

— Ложись! — опять раздалось в ответ…

Но… Скорый Поезд Номер Девяносто опять снёс макушку Безымянного Побега… Так оно с тех пор и повелось: не успевал Безымянный Побег чуть подрасти, как тот или иной скорый поезд оставлял его без макушки.

— Ну, и чего ты добиваешься? — спрашивал Чахлый Стебель уже с другой стороны железнодорожного полотна.

— Не знаю… — честно отвечал Безымянный Побег, но снова распрямлялся во весь рост навстречу каждому следующему скорому поезду… Глупый Безымянный Побег!

Мне неизвестно, добился ли чего‑нибудь Безымянный Побег, — думаю, что вряд ли… Наверное, скорые поезда продолжали сносить ему макушку всякий раз, когда он немножко подрастал. Я знаю только, что Безымянный Побег так и не научился ложиться при их появлении, а то, что впоследствии на месте, где он рос, построили железнодорожную станцию и назвали её «Безымянный Побег», — это… это, скорее всего, чистая случайность!

Как‑то совсем уж внезапно взяло вдруг да и подумалось: а почему бы не написать сказку о просто апельсиновой корочке? Причем сказку так и назвать— «Просто Апельсиновая Корочка»! Ведь в мире нет ничего, о чём не стоило бы написать сказку, — ив этом смысле Просто Апельсиновая Корочка ничем не хуже других.

Только что ж напишешь об апельсиновой‑то корочке… а уж тем более о Просто Апельсиновой Корочке? Разве что‑нибудь совсем грустное… дескать, апельсин очистили и съели, а корочку выбросили — вот и вся тебе сказка!

— Погодите‑погодите, — откликается Просто Апельсиновая Корочка, — сказка ведь ещё даже не начиналась! Сказка ведь начинается там, где от Просто Апельсиновой Корочки остаётся запах, запах дальних стран. А потом…

Широкополая Соломенная Шляпа спланировала с антресолей на пол: то ли резкий порыв ветра распахнул дверцу под потолком, то ли защёлка, на которую закрывалась эта дверца, внезапно отказалась служить дальше… как бы там ни было, а Широкополая Соломенная Шляпа лежала на полу в прихожей и казалась там совсем неуместной, потому что была зима.

— Ну, и чего пожаловали? — не сказать чтобы очень вежливо поинтересовалась Деревянная‑Трость‑Прислонённая‑к‑Тумбочке, а Широкополая Соломенная Шляпа сразу смутилась. — Вы ведь понимаете, — продолжала Деревянная‑Трость‑Прислонённая‑к‑Тумбочке, — что Ваш сезон ещё не настал? Тут у нас пока январь, видите ли…

— Январь? — повторила Широкополая Соломенная Шляпа: этого слова она не знала. — Что такое «январь»?

Деревянная‑Трость‑Прислонённая‑к‑Тумбочке вздохнула и скучным голосом объяснила:

— Январь — это зимний месяц… если кому‑то непонятно.

Присутствующие в прихожей фыркнули, а Широкополая Соломенная Шляпа с недоверием произнесла:

— Никогда не слышала о таком месяце… несмотря на то, что я знаю названия всех месяцев в году. Их четыре: май, июнь, июль и август.

— Четыре! Да их гораздо больше, чем четыре! — рассмеялась Деревянная‑Трость‑Прислонённая‑к‑Тумбочке. — Просто в остальные месяцы широкополых соломенных шляп не носят…

— Как грустно… — сказала Широкополая Соломенная Шляпа.

— Что ж тут поделаешь… — смягчилась Деревянная‑Трость‑Прислонённая‑к‑Тумбочке. — Вам, голубушка, ничего не остаётся, как опять запорхнуть к себе на антресоли.

Широкополая Соломенная Шляпа смерила взглядом расстояние до антресолей и вздохнула:

— Теперь уж мне туда не запорхнуть… Ой, привет! — Последние её слова относились к Лёгким Парусиновым Тапочкам, высунувшимся из‑под шкафа.

— А Вам‑то что тут надо? — чуть ли не возмутились, увидев ещё и их, Стоптанные Домашние Туфли.

— Да так… прогуляться вышли, — испуганно ответили Лёгкие Парусиновые Тапочки и направились прямо к Широкополой Соломенной Шляпе, радостно повторяя: — Привет‑привет!

А из соседней комнаты уже летели в прихожую Плетёная Сумка, Крепдешиновое Платье, ещё одно, а потом и ещё два, Светлые Брюки и Рубашки‑с‑Короткими‑Рукавами… Все они с хохотом падали на пол — прямо поверх Широкополой Соломенной Шляпы и Лёгких Парусиновых Тапочек, между тем как откуда‑то везли уже и Пыльный‑Чемодан‑на‑Колесиках. Было видно, что до этого он спал крепким сном. Теперь Пыльный‑Чемодан‑на‑Колесиках бурчал на ходу, поскольку разбудили его явно не вовремя: