Тамара Крюкова - Калитка счастья, или Спасайся кто может!

— Всех не переловишь, — мрачно заметил Мастеря и с осуждением посмотрел на Колоброда. — А всё из-за тебя. Это после твоей книжки Заврасья на лягушках свихнулась. Вечером на концерт собирается.

— На какой ещё концерт? — заинтересовался Колоброд.

— На лягушачий, что по вечерам квакушки на болоте дают.

— Это же кар-караул, а не концерт! — презрительно каркнул Злобырка. — Курам на смех! Я и то лучше пою.

— Тоже мне, певец, — фыркнул Тюхтя.

— А что? Когда я в голосе, весь лягушачий хор перекричу, — распалился ворон.

Тут Колоброд посмотрел на Злобырку и одобрительно воскликнул:

— Ай да молодчина! Это ты хорошо придумал. Будешь солистом!

— Я плохого не придумаю, — выпятил грудь Злобырка. — Солистом так солистом. А чего солить?

— Не солить, а петь. Солист — это такой певец, который сам по себе поёт.

— А почему его солистом называют? — спросил Тюхтя.

— Потому что в хоре все вместе поют, а солист — в одиночку, чтоб всем остальным насолить. Выйдет перед хором и один против всех горланит, — высказал своё предположение Злобырка. — Эта работёнка по мне.

— А ты про любовь песни знаешь? — спросил Колоброд.

— Не вопррос, — каркнул ворон.

— Ну, не ударь в грязь лицом, — напутствовал его Колоброд.

— Не сомневайся. Я кому хочешь насолю. Тут я пррофессионал, — заверил его Злобырка и полетел на задание.

Злобырка застал Заврасью дома. Она сидела на крылечке с рукоделием. На коленях у неё, как на троне, восседал лягушонок. Прикрыв зелёные веки, принц нежился в лучах весеннего солнца.

— Кар! — крикнул Злобырка, усаживаясь на ветке берёзы.

Голос у него был громкий, как у настоящего солиста. Лягушонок от испуга вздрогнул и прыгнул в траву.

— Ой, бедненький. Не ушибся? — засюсюкала над ним Заврасья, взяла на руки и ласково погладила по спинке.

— Чего раскаркался? — напустилась она на Злобырку.

— Распеваюсь. Сейчас петь буду.

— У тебя же слуха нет, — усмехнулась Заврасья.

— А зачем мне слух? Я же не слушать, а петь собираюсь, — возразил Злобырка и объявил: — Про любовь. Тебе посвящается.

Услышав такое вступление, Заврасья зарделась. Она смущённо потупила глаза и призналась:

— Правда? Мне ещё никто про любовь не пел.

Злобырка понял, что пришёл его звёздный час. Он набрал в лёгкие побольше воздуха и загорланил во всё воронье горло, чтобы ни у кого не оставалось сомнения, что он солист:

— Всё! Хватит! — оборвала его Заврасья.

От обиды подбородок у неё задрожал. Глаза наполнились слезами. Злобырка по-своему истолковал её настроение и самодовольно произнёс:

— Эко тебя моё мастерство проняло. Вот что значит талант.

— Это ты называешь талантом? — вскинулась Заврасья. — Отвратительно! Тебе бы только гадости говорить. Слушать тебя не хочу!

— Ты мне песню не обрывай! — взъерепенился Злобырка. — Думаешь, твой женишок лучше поёт? Ты на него посмотри. Это ж просто кар-караул!

— Не твоё дело. Сердцу не прикажешь. Убирайся отсюда и каркай в другом месте! — прикрикнула на ворона Заврасья.

— Я не каркаю, а пою, — гордо сказал Злобырка.

— Кыш! Кому сказала! — погнала его Заврасья и, чтобы доказать, что не шутит, швырнула в птицу комом грязи.

— Прогнав талант, бездарность торжествует, — возмущённо каркнул ворон и полетел прочь.

Всю дорогу до домика Мастери он не мог успокоиться. Это же надо — назвать его пение отвратительным! Он пел громко и, главное, с вдохновением.

По взъерошенным перьям Злобырки друзья сразу поняли, что его попытка вернуть расположение Заврасьи тоже потерпела неудачу.

— И тебя прогнала? — участливо спросил Тюхтя.

— Меня? Не родился ещё тот, кто меня прогонит. Я сам улетел. Из гордости. Нет в Заврасье чувства прекрасного. А я не стану каркать, то есть, петь, коли моё искусство не ценят, — важно сказал Злобырка.

— Слышь, Злобырка. А как там ватрушки? Уже съели? — поинтересовался Тюхтя.

— Дались тебе эти ватрушки. Как ты можешь думать о еде! Вот уйдёт от нас Заврасья, что делать будем? — вздохнул Мастеря.

— Так и я о том же, — кивнул Тюхтя. — Выйдет Заврасья замуж, будет пучеглазому комаров в тесте жарить, а мы пропадай тут без ватрушек.

Лесовички повесили носы. Только Колоброд не унывал. Он нервно расхаживал по мастерской, о чем-то думал и, как оказалось, не напрасно.

— Рано печалитесь, друзья мои! — наконец сказал он и широко улыбнулся. — Вы забыли, что у нас есть Калитка Счастья!

— Какой от неё прок? — пожал плечами Тюхтя.

— Как какой? Она доставит нас к царевне-лягушке.

— Тьфу ты! Принц уже есть. Нам только царевны не хватало, — недовольно проворчал Мастеря.

— Вот именно, её-то нам и не хватает. Слышал поговорку: клон клоном вышибают? — заявил Колоброд.

— Как это? — заинтересовались лесовички.

Колоброд обвёл всех многозначительным взглядом и заговорщически произнёс:

— Скажем Заврасье, что у принца на болоте царевна-лягушка, невеста его, осталась. Целыми днями плачет, по нему тоскует, места себе не находит.

— От горря позеленела. От слёз глаза из оррбит повылезали, — подхватил Злобырка.

— Может, дело и выгорит, — согласился Мастеря.

Не тратя времени даром, лесовички поспешили к Калитке Счастья.

Калитка лежала на прежнем месте. После зимы древесина разбухла и кое-где поросла мхом. Мастеря ласково провел по замшелой поверхности ладонью.

— Постарела. На зиму надо было её от снега укрыть.

— Что с ней сделается? — отмахнулся Тюхтя.

— Мало ли что? Механизм-то сложный, волшебный, — сказал Мастеря.

— Кончай базар! Отворяй ворота! — крикнул Злобырка.

— Ты чего раскомандовался? — возмутился Колоброд. — Я тут главный.

— Почему это ты главный? Я собственноручно калитку делал. Значит, я главнее, — возразил Тюхтя.

— Хватит вам спорить. Если собрались к царевне-лягушке идти, так надо поторопиться, пока Заврасья от нас не сбежала, — напомнил Мастеря и потянул калитку за ручку.

Тотчас лесовики почувствовали, что под ногами хлюпает липкая грязь. Вокруг, откуда ни возьмись, выросла осока, да такая высокая, что за ней ничего не было видно.

— Куда это нас занесло? — ошалело спросил Колоброд.

— Знамо дело куда. В трясину. Где ж лягушку искать, как не на болоте? — резонно заметил Мастеря, пытаясь нащупать ногой место посуше.