Якоб Гримм - Сказки братьев Гримм. Том 2

Богатая в полном наряде сидела у дверей своего дома, и когда королевич к ней приблизился, она встала, пошла навстречу и поклонилась ему.

Он на нее посмотрел, ничего ей не сказал и проехал далее.

Когда же он подъехал к дому бедной сиротки, она не стояла у дверей, а сидела у себя в комнате. Он сдержал коня, заглянул в окошечко и при ярком солнечном свете увидел, что девушка сидит за самопрялкой и усердно прядет.

Она подняла очи и, заметив, что королевич заглядывает к ней в избушку, раскраснелась, как маков цвет, опустила глаза долу и продолжала прясть.

Пряжа ли была на этот раз очень ровна или другое что, не знаю, но только она продолжала прясть до тех пор, пока королевич не отъехал от ее окошка.

Тогда подошла она к окну, отворила его и сказала: «В комнате так жарко!» – и все смотрела ему вслед, пока мелькали вдали белые перья на его шляпе.

Затем она села вновь за свою работу и продолжала прясть. Тут ей припомнилось, как, бывало, старушка, сидя за работой, тихонько про себя подпевала:

И что бы вы думали? Веретено вдруг у ней из руки вырвалось да к двери – шмыг!

А когда она в изумлении вскочила с места и посмотрела вслед веретену, то увидела, что оно веселехонько по полю скачет и блестящую золотую нить за собою тянет…

А там и из глаз у нее скрылось.

Другого веретена у девушки не было, а потому и взяла она ткацкий челнок, села за ткацкий стан – и давай ткать.

А веретено тем временем скакало да скакало, и как раз в то время, когда уж намотанная на нем нить к концу подходила, веретено нагнало королевича. «Что я вижу? – воскликнул он. – Веретено как будто хочет мне показать дорогу?» – повернул коня и поехал по золотой нити обратно. А девушка сидела за своей работой и пела:

И тотчас выскользнул у ней челночок из рук и за двери – шмыг! И перед самым порогом двери начал он ткать ковер, да какой ковер-то! На том ковре по бокам розы да лилии, а посредине, на золотом поле, протянулись зеленые нити растений, и между ними зайчики да кролики поскакивают, олени да козочки головки вперед выставляют, а вверху в ветвях сидят пестрые пичужки, совсем как живые, только песни не поют!

А челночок знай со стороны на сторону так и снует, так и носится, и ковер под ним будто сам растет!

Как выскользнул у девушки челночок из рук, девушка села за шитье; держит иглу в руках да подпевает:

И иголка тоже юркнула у ней из рук и давай носиться по комнате, как молния.

Можно было подумать, что за убранство принялись какие-то неведомые духи: там стол зеленой скатеркой накрыли, а лавки зеленым сукном обтянули, там стулья бархатом прикрыли и на окна шелковые занавеси навесили!

И едва только иголочка последний стежок сделала, как уже сиротка увидела в окошко белые перья на шляпе королевича, которого веретено привело по золотой нити.

Сошел он с коня, переступил через ковер прямо в дом и, чуть вошел в комнату, видит, что девица стоит в своем бедном платьице и словно роза цветет.

«Ты самая бедная и самая богатая изо всех! – сказал он ей. – Пойдем со мною и будь мне невестой!»

Она молча протянула ему руку. А он ее поцеловал, усадил на своего коня и привез в королевский замок, где свадьба была отпразднована превеселая.

А ее веретено, челнок и иголка положены были в королевскую казну на хранение и хранились в великом почете.

Жил-был некогда преумный и прехитрый мужичонка, и о проделках его много можно бы рассказать, но лучшею из них все же следует считать ту его встречу с чертом, при которой он черта совсем одурачил. Мужичонка однажды, покончив на поле работы, собирался ехать домой в то время, когда сумерки уж наступили.

Тут вдруг увидел он у себя среди поля груду горячих угольев, и когда он, изумленный этим зрелищем, подошел поближе к груде углей, то увидел, что на этих горячих угольях сидит маленький черный чертик.

«Ты небось сидишь над кладом?» – сказал мужичонка. «Конечно, над кладом, – отвечал чертенок, – и в том кладе больше найдется серебра и золота, чем тебе на всем твоем веку видеть пришлось». – «Коли клад на моей земле зарыт, так он мне же и принадлежит», – сказал мужичонка. «Он тебе и достанется, – сказал чертенок, – если ты мне в течение двух лет будешь отдавать половину того, что у тебя на поле произрастет; денег у меня достаточно, а вот хочется мне ваших земных плодов отведать».

Мужик сейчас давай с ним торговаться. «Чтобы, однако ж, при дележе не возникали между нами какие-либо споры, – сказал мужик, – то мы разделим так: твое пусть будет то, что над землею, а мое – что под землею».

Чертенку этот уговор очень понравился; но хитрый-то мужичонка посеял репу.

…когда подошел поближе к груде углей, то увидел, что на этих горячих угольях сидит маленький черный чертик…

Когда пришло время собирать урожай, явился чертенок за своею долей, но нашел одну только поблекшую ботву, а мужичонка, очень довольный урожаем, выкопал свою репу.

«На этот раз ты в выгоде, – сказал чертенок, – но на следующий раз иное будет. Твое пусть будет то, что над землею растет, а мое – что в земле». – «По мне, пожалуй!» – отвечал мужичонка.

А как пришло время сева, он и посеял уже не репу, а пшеницу.

Пришла жатва: мужик пошел на поле и срезал полные колосья до самой земли.

Когда пришел чертенок, то нашел одно посохшее жнивье и в ярости своей забился в какое-то горное ущелье.

«Так-то надо вашего брата надувать!» – сказал мужичонка, пошел и добыл клад на поле.

Сказал раз петушок своей курочке: «Зайдем со мной в комнату да поклюем на столе хлебные крошки; наша-то хозяйка в гости ушла».

А курочка и говорит: «Нет, нет, не пойду! Как узнает о том хозяйка, она прибьет нас».

Говорит петушок: «Да она ничего о том не узнает, пойдем! Она ведь ушла, не скоро вернется».

А курочка говорит: «Нет, нет. Хоть она и ушла, а я все-таки не пойду». Но петушок не давал ей покоя, все уговаривал.

И вот зашли они в комнату – да на стол, и все хлебные крошки быстро-быстро поклевали.

А тут воротилась как раз в это время хозяйка, схватила палку и жестоко их поколотила.

Выбрались они из дому, завели разговор, и говорит курочка своему петушку: «Куд-куда, куд-куда, куд-куда ты ходил? А не я ль говорила куда?»