Елена Граменицкая - Забытая сказка

— Петя, Петя — Петушок, золотой гребешок, кудрявая головушка, красивая бородушка.

— Оставь меня в покое!

Паренек привстал со скамьи, рассматривая свое отражение в мутном, как сознание, зеркале. Пригладил пятерней рыжие кудри, потеребил в недоумении куцую бородку, придающую изнывающему от скуки ботанику вид утомленного философа, ищущего смысл там, где его нет изначально.

— Выйди, милый, погулять.

Бедняга затряс головой, стараясь избавиться от надоедливого голоса в голове.

Мучаясь от похмелья, сжал ладонями виски, юлой закружил по комнате, умоляя разум вернуться.

— Где я, мама?

— Забыл, сердешный? Ты поехал навестить выжившую из ума восьмидесятилетнюю бабку, до сих пор не переписавшую пятнадцать соток и покосившуюся хибару на единственного горячо любимого внука. Заблудившуюся в окостеневших извилинах маразматичку, застрявшую во времени, словно тромб в склеротических венах.

Точно.

Петро отправился с инспекцией за сотни миль от Москвы, когда до семьи Курочкиных донесся слух об очередной бабушкиной блажи. После того как бригада таджиков выкорчевала в саду все яблони, Анна Пална начала капитальный ремонт дома.

— Клад ищет, не иначе, — предположил старший Курочкин и добавил. — Петро, сгоняй на недельку в Дальние Заводи, разузнай обстановку, доложишь лично.

И хитренько так подмигнул.

— Коль невмоготу станет или бабка чудить начнет, на чердак лезь, по-тихому, без свидетелей. Скажу как на духу, лучше тещиного самогона я не пивал. На особых травах она магарыч настаивает, сто грамм вставляет не хуже марафета.

«Прав батя, торкает не по детски, утро на дворе, а до сих пор не отпустило».

— Поезжай, сынок, на вольном воздухе забудешь свою зазнобу, — вторила отцу мама. — Нас, женщин, перед фактом ставить надо, чаще поводок натягивать, намекать, кто в доме главный. Такого бравого парня на гламурного пижона променять? Он ее через неделю бросит, дуру замкадную, а ты не плошай, не подбирай второсортицу. Развейся! Девки деревенские — ух, какие горячие!

Раненное сердце под руку с униженным самолюбием — плохие советчики, но когда душа жаждет сатисфакции — мотиваторы отменные.

Не пришлось родителям долго уговаривать Петра. Сын отбыл на задание, не сказав пацанам дворовым ни слова, изменщице ни полслова, лишь в надежде на цивилизацию прихватил комп да пару сменного белья.

Укаченный в жестком вагоне, нарисовался он тем же вечером пред очами Анны Палны и бригады загорелых гастарбайтеров, переставших разбирать сарай и выстроившихся за ее спиной группой поддержки.

Скрюченная грыжей Баба Яга с дьявольской свитой, ни дать ни взять.

«Батюшки святы!» — радостно воскликнула старушонка и, упершись сухонькими ручками в поясницу, со скрипом (Ох ты, ёшкин кот!) выпрямилась. Передав клюку главному черту, бодро, не хромая, зашагала навстречу.

Приподнявшись на мыски, чмокнула любимого внучка в рыжую щетинку: «Золотой мой мальчик вернулся! Думала, забыли меня».

И радостно кудахча, потащила усталого ревизора в дом. Петя вспыхнул от стыда, протолкнул в горле колючку:

«В корень зришь, бабуля, забыли, лишь о сотках проклятых помнили».

— Петруша, внучок, кушать иди. Я блинов твоих любимых напекла, медом гречишным сдобришь. Да сбитня наварила, побалуешься малек!

Блудливая дразнилка, нудившая в голове с самого утра, затихла.

Молодой человек сглотнул голодную слюну и не на шутку испугался.

«Неужели бабуля о початой бутыли на чердаке догадалась? С какой стати опохмелку затеяла?»

Но бабушка претензий не выказала, на пьянство не пеняла и за произвол не корила, лишь вздыхала, да приговаривала:

— Какой ты неказистый, Петушок, нескладный, аки колун нетесаный, зря, что с городу приехал. Были бы силы, превратила тебя в ладного молодца, писаного красавца. Всех вас под одну гребенку чешут, ни рожи, ни кожи! Девка ли парень, не признать, волос долог, ум короток. У нас как было? Идет молодец — статный, высокий, косая сажень в плечах, а за ним пава лебедушкой белой плывет.

Причитала старушка, да по хозяйству хлопотала.

Сняв заслонку с печи, ухватила с пылу — жару горшок с вареной картошкой.

— В мундире, как ты всегда просил.

Всегда просил? Точно так. Сядут, обычно, друг против друга, схватят по бульбе, и давай на пальцы дуть, да хохотать. Бабушка все три очистит, пока он с одной возится.

Петр счастливо улыбнулся.

— Спасибо, ба!

— За что, внучек?

Петька понурился, взяв самую большую картофелину, занял руки.

«У Аннушки с головой все в порядке, зря предки паниковали. Зря надеялись на ее скорый конец и обретение недвижимости в дальнем Подмосковье. Пора возвращаться в город. Уже неделю как в безвременье канул. Мобила не берет, Инета нет, без виртуала ломает, знакомых раз, два и обчелся».

— Соколик, спознался с кем в деревне-то? — бабуля словно прочла его грустные мысли.

Вздохнув тяжело, сама ответила:

— Молодежь разбежалась, куды глаза глядять, а раньше, на Купальницу до первых куров гуляли, до неба костры жгли.

— С соседями только познакомился. Дома через один пустые, заколоченные стоят.

— И то, правда, поразъехались, горемычные. Да, только вернуться загодя, до Ивановой ночи. Ужо сегодня.

Петруша нахмурился, не уразумев, а бабушка, не заметив удивления, продолжала:

— С Ванютой и Машутой сдружился? С сиротками соседскими?

— Ага, веселые ребята и гуляют не по-детски, — подумал, но не сказал. — Да только, странные они какие-то, ба.

Пална сморщила лицо — печеное яблочко. Подперев ладошками щеки, зацокала языком:

— Все так, все так. Тяжело им, Петруша. Мать их как опросталась, сразу отошла, отец скорбел, пил горькую, а только поднял близняшей, на Север подался, на заработки, да сгинул там. Люди говорят, на приисках убили, а там, кто знает.

Истово перекрестилась на образа.

— Вот брат с сестрой и колтыхаются одни одинешеньки. Хозяйство на своих плечах тянут. Может и чудные они, не один ты мекаешь, а пожалеть их надо бы. И сторониться.

«Странные — мало сказано», — продолжал размышлять Петя, не расслышав последних слов. — «Ты вчера как спать завалилась, я помыкался малость от безделья, совет батин вспомнил, на чердак полез. Слава Богу, фонарь захватил, а то в вениках, что на притолоке сушатся, да в паутине, что с потолка лоскутами висит, заблудился бы. Стрёмный у тебя чердак, Аннушка, инфернальный. Суета сует. Одних трав на фармацевтический гербарий хватит. Этажерки забиты стародавними книгами и вот-вот рухнут. Пол завален стопками газет, ставших мышиным царством. Зачем тебе корзина с мамиными куклами и моими сломанными машинками, к чему коллекция сундуков от мала до велика? Воспоминания в них хранишь? А заросшие паутинным саваном козьи черепа, рога, нанизанные бусами на рыболовную леску, на полке с какой целью пылятся? Облезшими заячьими лапками и трухлявыми хвостиками забиты ящики трюмо, в которое без страха не взглянешь. Зеркало пошло коррозией и отражает инопланетных монстров.