Трудус-трудум-труд

Клеман так и подпрыгнул на месте:

— О, я уверен, что с меня вполне хватит одного года!

Он надеялся побыстрее разузнать секрет изготовления чудесных зеркал, чтобы потом зарабатывать много денег. А раз хозяин не имел ничего против, они и подписали контракт всего на один год.

Двенадцать месяцев Клеман работал в мастерской венецианца и, надо отдать молодому стеклодуву справедливость, не жалел сил. В конце двенадцатого месяца ученик повёл разговор о своём скором отъезде. Венецианец сначала притворялся, что не понимает, к чему тот клонит, но в конце концов отвёл Клемана в сторонку и сказал:

— Послушай, дружок. Ты говоришь, что умеешь делать хорошие зеркала. Я тебе верю, но всё-таки мне хотелось бы самому в том убедиться. Прежде чем ты уедешь, сделай зеркало самостоятельно, вовсе без моей помощи. Если оно действительно выйдет как надо, поезжай. Но, если у тебя ничего не получится, останешься ещё на два года. Я не хочу, чтобы твой отец сказал, что ты даром потратил у меня время. Согласен?

«А почему бы и нет?» — подумал Клеман. Он даже рад был показать учителю своё искусство. Пока они работали вместе, Клеман успел всему научиться: и как приготовить зеркальное стекло, и как раскатать его на бронзовой доске тяжеленным валом, чтобы зеркало получилось без изъяна, — словом, всему.

И верно, стекло у него получилось такое, что лучшего и не сделать. Оставалось только посеребрить его, наложить * амальгаму. А это дело не такое сложное, за него Клеман не беспокоился.

Но тут-то и вышла загвоздка. Клеман не мог ничего понять: и стекло замечательное, и амальгама хорошая, а друг другу они не нравились: амальгама никак на стекле не держалась. Клеман и так попробует и этак — ничего не получается.

Зеркало оставалось тусклым, матовым, как будто изнутри плесенью покрылось. Клеман чуть не плакал с досады.

— Ну что же это такое? Почему у меня ничего не выходит? Ведь я делал всё, как вы!

— Конечно, дружок! Я горжусь своим учеником.

— Тогда почему же моё зеркало такое безобразное?

— А, дружок! Это потому, что ты не знал про дых.

— Про что? Что это ещё за дых такой?

— Это главный секрет. Без него не получается хорошего зеркала. Всего-навсего дых. Но этот секрет я открываю только по истечении трёх лет.

«Дых — это, должно быть, волшебный состав какой, — решил про себя Клеман. — В этой стране умеют приготовлять всякие снадобья. Старик небось что-нибудь особенное в амальгаму добавляет».

Ничего не поделаешь, пришлось Клеману подписать новую бумагу, ещё на два года.

Когда и этот срок к концу подошёл, мастер позвал к себе Клемана:

— Ты хорошо поработал, дружок, — похвалил он. — И ты очень изменился за это время. Теперь ты не тот лесной житель, каким был три года назад. Ты стал настоящим горожанином. В нашем ремесле это очень важно. И, может, ты понял, что секрет каждого дела открывается в самой работе. Ну что ж, теперь я могу рассказать тебе про дых. Слушай: прежде чем накладывать амальгаму, надо слегка подышать на стекло, вот так, — и он дыхнул. — Стекло становится влажным, амальгама хорошо растекается по нему и прочно держится. Вот и весь секрет, но без дыха не может быть хорошего зеркала. А теперь, дружок, ремесло навсегда в твоих руках.

Можно быть братьями и совсем не походить друг на друга. Клеман был честолюбив. Ему хотелось стать важным синьором, иметь в столице красивый дом с лакеями на каждом шагу, а у ворот чтоб стояла золочёная карета.

А вот Колен об этом вовсе не думал. Он мечтал сделать витраж, самый прекрасный в мире. Если получше рассудить, так он выше брата нацелился. Только пока, вместо того чтобы играть в цветные стёклышки, Колену приходилось подметать мастерскую. Хозяин, хоть и родственник был, встретил его не очень-то радушно:

— Что ты умеешь делать? Стаканчики? Может, это и хорошо, да мало. Витраж сделать — это тебе не бутылку выдуть. В красках надо понимать. Ну, раз уж ты приехал, оставайся. Работа тебе найдётся.

И маленький «стаканщик», как его прозвали, стал вроде как слугой. Работы ему и вправду хватало, а вот к настоящему делу его даже и не подпускали. Всё-таки Колену удалось урвать кой-какие крупицы знаний. Однажды он сказал хозяину:

— Отец прислал мне две бутылки домашнего вина. Не откажите мне в милости распить их со мной. Я хотел бы поблагодарить вас за вашу доброту ко мне.

И он показал на две бутылки, которые стояли в углу на сундуке; одна с белым вином, другая — с красным. А уж какие пыльные! Сразу видно, что это старое доброе вино. Конечно, мастер согласился. Колен пошёл к сундуку налить вино. Прежде чем подать один из бокалов хозяину, он поднял оба бокала, чтобы посмотреть их на свет. В одном красное вино так и зажглось, замелькало розовыми и алыми отблесками. А в бокале с белым вином, казалось, засверкало солнце — весь он стал золотой, и забегали в нём тени, то зеленоватые, то жёлтые.

— Хорошо вино играет на свету, — сказал Колен.

— Да, правда. Вкус сразу можно угадать по цвету.

— Ну что ж, за ваше здоровье!

Они вежливо чокнулись и выпили… То есть, правду Сказать, хозяин как ни запрокидывал голову, вино не лилось. Посмотреть на бокал, так он полон до краёв, а губами попробовать — сухое стекло. И то же самое с другим

бокалом. Это что ж, проделки маленького «стаканщика»? А у Колена вид очень довольный.

— Ну, как, хозяин, что скажете о моём вине и о моих бокалах?

Вы уже, наверное, догадались, что бокалы эти Колен сделал тайком: один из красного стекла, другой — из золотистого. Он хотел доказать мастеру, что в цветах разбирается. Хозяин сначала было рассердился, а потом засмеялся. В глубине души он радовался: не часто попадаются такие способные ученики.

— Молодец, мой мальчик! Я вижу, ты освоился с ремеслом. В витраже на долю мастера выпадает только одна половина дела, а другую поручают солнцу. С завтрашнего дня я дам тебе настоящую работу, ты это заслужил. А пока попробуем твоего вина. В бутылках, надеюсь, нет обмана?

Вот так Колен и осуществил свою мечту. Теперь уж целые дни он мог играть цветными стёклышками, собирать их, подбирать оттенки, выкладывать картины. Он был счастливее всякого короля! Очень скоро Колен превзошёл своего учителя. Он сделал для одного богатого синьора такой витраж, что все пришли в восхищение, а сам синьор сказал, что за последние двести лет не было витражей, равных этому по красоте.