Сказки Западной Африки. Живой огонь

Бесплодная жена очень страдала. Она была уже не очень молода, а дети все не рождались и не рождались. Другие жены со свету сживали ее своими насмешками. И наконец несчастная женщина решила пойти к лесному духу просить у него помощи. В этих краях Нигерии все бесплодные женщины так поступают: идут в лес к духу, просят его послать им детей и обещают принести что-нибудь в дар, если дух выполнит их просьбу.

Отчаявшаяся женщина пообещала духу необычный дар. Другие ему приводили коз и овец, а вот она поклялась, что отдаст духу своего первенца, хотя никто ее не неволил, да и скота у нее хватало. Однако слово есть слово, пусть даже самое необдуманное, надо его держать, таков уж обычай.

Дал дух женщине разных трав, вернулась она домой и через девять месяцев родила ребенка, потом другого, третьего. Все женщины, которые обращались к духу за помощью, всегда свято выполняли свои обещания и щедро его одаривали. Но молодая мать все медлила и медлила, она просто не могла отдать своего долгожданного первенца, одна мысль расстаться с ним приводила ее в ужас, тем более что мальчик был светлокожий и очень красивый.

Ждал дух, ждал и наконец сам пришел к женщине и потребовал, чтобы она сдержала обещание. Женщина задрожала, заплакала, упала на землю и стала умолять духа простить ее и оставить ей сына, но дух даже слушать ее не захотел. Кинулась женщина к мужу, рассказала, какое обещание дала духу. Но и муж не мог ее защитить—тут все были бессильны: обещание есть обещание. Так и пришлось женщине отдать духу своего первенца.

Люди в своем неразумии часто дают обещания, которых не могут сдержать. Зачем обещать больше того, что в твоих силах? Мудрые считают, что лучше пообещать какой-нибудь скромный дар и принести его, чем сулить златые горы и потом опозориться на весь свет, оказавшись в лжецах.

Не в столь уж давние времена жил-поживал крестьянин по имени Саймон. Сообразительный он был и очень трудолюбивый. В урочное время расчищал себе делянку и возделывал ямс, кукурузу и кассаву. Ямса он выращивал много. Уж Саймон не позволил бы своей семье голодать; и он, и жена, и многочисленное потомство всегда имели запас съестного.

Пришла в очередной раз пора готовить землю к посадкам.

— Сегодня я начну расчищать делянку, что мне выделила деревня,—сказал Саймон жене.—Возьму с собой тесак.

Узкая тропа вывела Саймона к тому месту, где ему выделили делянку.

— Ну вот я и пришел,—сказал Саймон.—Место подходящее, урожай я сниму хороший, и семья моя в будущем году будет сыта. Только перед тем, как все посадить, надо мне вырубить тут кустарник.

Но едва он поднял тесак, как запела какая-то птичка. Так звонко и весело она пела, что Саймон вдруг швырнул тесак на землю и пустился в пляс, а птичка все пела и пела и тогда только остановилась, когда Саймон уже и дух перевести не мог. Отдохнул он немножко и решил наконец приняться за работу, но только взялся за работу, опять запела птичка. Саймон опомниться не успел, как опять бросил тесак и пустился плясать. Так повторялось несколько раз: едва он поднимал тесак, как птица начинала петь, а Саймон плясать.

На седьмой раз пришел Саймон в отчаяние.

— Злодейка ты, птица!—вскричал он.—Как же я расчищу делянку? Не иначе как моя жена и дети скоро умрут с голоду!

Пошел Саймон обратно в деревню, прямо к хижине своего старшего дяди, очень уважаемого человека, и обо всем ему рассказал.

— Чепуху ты какую-то городишь,—сказал дядя.

Но Саймон с таким волнением еще раз в подробностях описал, как птичка-певунья мешала ему работать, что дядя решил—наверно, племянник правду говорит.

— Ладно,—сказал своему племяннику дядя,—пойдем вместе на твою делянку, я проверю, правду ли ты говоришь.

Пришли они на делянку. Саймон взял в руки тесак и хотел срубить куст. В тот же миг запела на высоком дереве птичка, и Саймон пустился в пляс.

— Остановись!—закричал ему дядя.—Подай-ка мне твой тесак.

Саймон подал тесак дяде, тот начал вырубать кустарник, и тут же запела птица. Дядя заслушался, а потом бросил тесак, и, покуда птичка не смолкла, ноги его плясали будто сами собой.

— Да, плохо дело,— сказал дядя.— Придется вернуться в деревню и рассказать обо всем вождю.

Мимо других делянок, которые были уже расчищены и засеяны, поспешили они обратно в деревню, а дойдя до деревни, прямиком направились к большому дому вождя. Их провели на веранду, где на резном седалище восседал вождь.

— Почтенный вождь,—заговорил Саймон,—у меня нехорошее известие.

— Что за известие?—спросил вождь.

— Семья моя, и я вместе с ней,—скоро мы все помрем от голода,—сказал Саймон.—Птичка-певунья не дает мне возделывать мою делянку.

— Что это ты болтаешь!—сердито прикрикнул на него вождь. А уж когда Саймон рассказал все в подробностях, вождь и вовсе разгневался:

— Беспокоишь меня из-за какой-то чепухи! Да разве может такое быть? Я тебе не верю.

Тогда попросил позволения сказать свое слово старый дядя Саймона, которого все в деревне уважали за мудрые советы.

— Все это истинная правда, про что Саймон говорит,— подтвердил он и рассказал еще и про себя, как он хотел рубить кусты, а птичка вместо того заставила его поплясать.—Пойдете сами на эту делянку,—заключил дядя,— тоже попляшете.

Вождь долго сидел молча, в глубоком раздумий, потом поднялся.

— Что-то тут неладно,—сказал он.—Придется мне туда и правда сходить.

И вот вождь, носильщик резного седалища вождя, дядя Саймона и сам Саймон вышли из деревни и двинулись по тропе к саймоновской делянке. Птичка по-прежнему сидела все на том же высоком дереве. Вождь опустился в кресло.

— Приступай к работе,—приказал он дяде Саймона.

Дядя взмахнул тесаком—и птичка тут же запела. Отшвырнув в сторону тесак, престарелый дядя лихо заплясал и плясал до тех пор, пока совсем не обессилел.

— Но никто не может повелевать вождем!—воскликнул вождь.

Вскочив со своего резного седалища, он схватил тесак и широко размахнулся. Однако срубить куст не успел—запела птичка. Минуту-другую вождь крепился, а потом бросил тесак и плясал, покуда птица не смолкла.

— Сейчас же идем в деревню,—отдал приказание вождь.

И все они: вождь, носильщик седалища, дядя Саймона и Саймон—поспешно зашагали к деревне, а там прошли сразу же к дому вождя.