СКАЗКА МОЕЙ ЖИЗНИ

Мы давно уже перебрались с морского берега, где я простился с Вами, в собственное гнездышко. Жена моя просит передать вам ее сердечный привет, то же и ее сестра, то же и все наши дети. И так как у всех у нас одно желание, то и примите всю сумму в сердечном привете Вашего преданного друга и почитателя

Чарльза Диккенса. Г. X. Андерсену».

К этому же Рождеству вышел на датском и немецком языках мой « Агасфер» . Еще несколько лет тому назад, когда я носился с идеей этого труда, у меня. произошел по поводу его такой разговор с Эленшлегером. «Что такое? — сказал он мне. — Говорят, вы пишете мировую драму, историческую драму всех времен? Не понимаю!» Я развил ему свою идею. «В какой же форме удастся вам сладить с этой идеей?» — спросил он. «В смешанной лирическо-эпическо-драматической; стихи будут чередоваться с прозою!» «Это невозможно! — с горячностью воскликнул великий поэт. — Я тоже имею понятие о творчестве! Существуют известные формы, известные границы, и их надо уважать! Зелень сама по себе, а жженый уголь сам по себе! Да вот, что вы ответите мне на это». «Ответить-то я могу! — сказал я весело, шаловливый бесенок так и нашептывал мне шутливый ответ. — Ответить-то я могу, да боюсь, что вы рассердитесь на мой ответ!» «Ей Богу нет!» — сказал он. «Ну, так и быть! Я хочу только доказать, что у меня в самом деле есть, что ответить. Буду держаться ваших же слов. Зелень сама по себе, жженый уголь сам по себе. Вы это говорите аллегорически — жженый уголь сам по себе! Но вы могли бы идти и дальше, сказать то же и про серу, и про селитру, но вот является человек, смешивает все три вещества вместе и — выдуман порох!» «Андерсен! Как это можно! Выдумать порох!.. Вы хороший человек, но и впрямь, как все говорят, чересчур тщеславны!» «Да разве это не в духе ремесла?» — подсказал мне опять лукавый бесенок. «Ремесла! Ремесла!» — озадаченно повторял милый, дорогой поэт, совершенно не понявший меня на этот раз.

По выходе «Агасфера» в свет, Эленшлегер прочел его и согласно моему желанию узнать, не переменил ли он своего прежнего мнения, написал мне милое и откровенное письмо, в котором чистосердечно признавался, что «Агасфер» ему не нравится. Его слова навсегда, я думаю, сохранят интерес для потомства, и так как, кроме того, многие, пожалуй, разделяли тогда его мнение об «Агас ф ере» , то я и не хочу скрыть его отзыва. Вот он.

«Дорогой Андерсен!

Я всегда признавал и ценил Ваш талант наивно, оригинально и остроумно рассказывать сказки, а также описывать окружающую Вас природу и людей, как мы это видим в Ваших романах и путевых очерках. Радовался я проявлениям Вашего таланта и в области драматической поэзии, когда Вы создали, например, «Мулата» , хотя сюжет и драматические положения этой пьесы и не принадлежат Вам; принадлежащие собственно Вам красоты чисто лирического характера. Но уже несколько лет тому назад, когда Вы читали мне отрывки из «Агасфера» , я откровенно высказал Вам, что ни замысел, ни форма мне не по душе. И вот вы все-таки были неприятно поражены, когда я в последнюю нашу беседу повторил Вам то же самое, хотя прочел тогда еще не все произведение. Теперь я внимательно прочел его все до конца и все-таки не могу переменить своего мнения. Поэма эта производит неприятное, сбивчивое впечатление, — простите за откровенность! Вы желали, чтобы я высказал Вам свое мнение, и я принужден высказать его Вам откровенно, не желая прикрываться вежливыми фразами. Насколько я понимаю сущность драматического творчества, на «Агасфере» нельзя построить драму; недаром от этого отказался Гете. Эта сказочная, причудливая легенда еще годится, пожалуй, для юмористического произведения, для сказки. «Агасфер» башмачник и должен бы был остаться башмачником, но он был слишком высокомерен, не хотел верить в то, чего не понимал. Превращение же его в отвлеченное понятие философской поэзии не поможет делу; из него никогда не может выйти героя истинно поэтического творения, а драмы — и подавно. Для драмы прежде всего требуется сжатое, законченное и легко обозреваемое действие, выражающееся в развитии различных характеров. А этого-то и нет в Вашем произведении. Ваш «Агасфер» проходит через всю драму как пассивный зритель. Да и другие лица так же пассивны; все произведение состоит из лирических афоризмов, отрывков, местами рассказа, без особенной связи.

Претензии автора, по-моему, не оправдываются самым выполнением задачи. Претендует он ни более, ни менее, как нарисовать весь ход всемирной истории от времен Христа до наших дней. Кто основательно изучал историю, с ее огромными аренами и великими характерами, не может увлекаться чтением этих лирических афоризмов, вложенных иногда даже в уста домовым, ласточкам, соловьям, морским девам и проч. Разумеется, в Вашем произведении попадаются время от времени и прекрасные лирические или эпические места, таковы, например, описания гладиаторов, гуннов, дикарей, но этого еще мало. Я пока касался лишь формы и замысла Вашей поэмы. Что же касается проявленного в ней творческого вдохновения, то ему недостает глубины и блеска, характеризующих истинно великое произведение. В целом оно похоже на сновидение. Свойственная автору особая любовь к сказочному элементу проглядывает и здесь: все картины похожи на какие-то сказочные, фантастические мечты. Гений истории не выступает здесь со своими великими контрастами; мысль не проступает достаточно ярко; картины не довольно новы и оригинальны. Ничто не трогает сердца. Напротив, Варравва возмущает своим возвеличием после совершенного им преступления.

Итак, вот Вам мое мнение! Может быть, я ошибаюсь, но я честно высказываю его, не желая поступиться им из вежливости или лести!

Простите же, если я невольно огорчил Вас и будьте уверены, что вообще я уважаю и признаю Ваш истинный и самобытный поэтический гений!

Ваш преданный

А. Эленшлегер.

28 декабря 1847 г. »

В этом письме много правды и верных взглядов, но все же я смотрю на «Агасфера» иначе, нежели смотрел на него наш великий поэт. Я не называл своего произведения «драмой», в нем нет и не может быть ни драматического развития характеров, ни драматического действия. «Агасфер» — поэма, в которой в разнообразных формах проводится идея: человечество отталкивает божественное, но все же идет вперед к совершенству. Я хотел выразить эту идею коротко, ясно, полно, и думал достичь этого именно смешанной формой. Горные вершины исторических событий служили мне обстановкой. Это произведение нельзя сопоставлять с драматическими произведениями Скриба или с эпосом Мильтона. Отрывочность произведения — своего рода мозаика, которая образует цельную картину. О каждом строении можно сказать: оно все из отдельных кирпичей, и каждый кирпич можно взять сам по себе, но так ведь не приходится смотреть на них; мы рассматриваем все в связи, в той совокупности, которую они составляют.