Сказки для маленьких. Часть 1 - от А до Н

Легкая добыча дружинникам - как хмельное вино. Вторые сутки в степи сидят, победу празднуют, при свете костров золото половецкое делят. Меж ними и Феодор ходил, мечом позванивал, смеялся да радовался.

Вот на вечерней заре забрел он к кургану, где дружинники пленников охраняли. И слышит Феодор - поет у басурман кто-то. Разглядел он мальчишку малого, босого, но в богатом кафтане. Голос у отрока - серебряный, дрожит, срывается, как паутинная ниточка. Зато песня чудна и заманчива, будто топот коня в ней остался, и звон тихий от узды, и ветра степного свист. Выводит мальчонка, старается... Заслушался Феодор, просит мальчишку: "Спой еще". А тот зыркнул на Федора черным глазом, сплюнул и отвернулся.

Вернулся царевич к кострам, сел у огня, а не идет у него из головы ночной певец. Беспокойно Феодору, нехорошо на сердце. Уж и птицы запели, прозрачной стала степная ночь, дружинники уснули, а Феодору не спится. Опять царевич к пленникам подошел, слышит - плачет кто-то. И подумать ничего не успел Феодор, сами ноги поближе поднесли. Смотрит - а тот мальчишка, что песню пел, плачет горько, слезы мохнатой шапкой утирает, его одного среди пленников-сородичей сон не сморил. То ли разум у царевича помутился, то ли душа так попросила... Взял он мальчонку за руку, на ноги поднял. Заупрямился, было, малец, да Феодор сильнее был, оттащил мальчишку в сторону, к коновязи, забросил на своего коня и острым ножом веревку с шеи срезал. Снял со своего пальца перстень, сунул в мокрую мальчишескую руку: "С перстнем этим тебя на заставах не тронут, везде пропустят. Скачи прочь!" Залопотал что-то мальчишка по-своему, да только царевич ударил коня. Понесся конь в туманную степь, а Феодор ему вслед глядел, пока тот из глаз не пропал.

Повернулся он к становищу и обмер: два дружинника к нему бегут, кричат: "Убег ханский сынок! И коня царского увел, видал ли ты, Феодор?" А царевич и отвечает: "Это я его отпустил" Онемели дружинники, на Федора смотрят, на месте топчутся. А царевич им тихо молвит: "Я сам отцу скажусь" и к Иванову шатру отправился...

Царь Иван разгневался как летняя гроза, потемнел весь, сыну велел на глаза не показываться. Стыдно ему за царевича перед соратниками - сын-то в помощниках у врага оказался! Только сердце отцовское не выдержало - приказал он царевичу явиться перед царскими очами: "Коли хочешь, чтобы на тебя пальцем не показывали, отца-царя не стыдили - садись на коня! Верни ханского отпрыска- далеко он не ускакал, кругом степные заставы стоят. "Не смогу я, батюшка"- отвечает Феодор - "пожалел я его, дал перстень свой - ни одна застава его не удержала, ушел он в степь".

Взглянул Иван на сыновью руку - а глаза поднял - сверкнули гневом царские очи:" Не сын ты мне боле! Иди, куда знаешь! Вражье отродье дороже тебе материнского благословления и отцовского престола! Позор мне и роду моему, горе мне!" Не отвечал Феодор ни словечка, поклонился в ноги отцу и прочь пошел.

Вся дружина вслед Феодору глядела, пленники повставали с земли чтобы его разглядеть, только царь-Иван в шатер свой ушел, сгорбившись.

Так, нежданно-негаданно, а выпала Феодору дальняя дорога. В степи - везде путь, вот и шел царевич куда глаза глядели.

Много дней не слыхал он человеческого голоса, бил птиц из лука, ночами костры палил, сам с собой разговаривал, сам себе песни пел. То во сне ему песня приснится, то будто степной кулик напев насвистит, то ковыль легкий слова незнакомые нашепчет. Долго бродил Феодор, следов человеческих и конных сторонился - боялся на половецкие отряды напасть. А дошел-таки до человеческого жилья вдали от родной стороны.

Показались вдали крыши незнакомого города. Так попал Федор в Город Семи Башен и довели его ноги до той окраины, что зовется Степным кварталом, у Степной Башни.

В Степном квартале - людское море, будто со всей степи собираются здесь кочевые люди. Лохматые половецкие шапки мелькают, раскосые глаза смеются, кони ржут, шум да гам день и ночь. Встречал Федор и воинов с родной стороны, в шеломах высоких. Услыхал родную речь - слаще песни любой она ему показалась.

Так ходил царевич неприкаянным, пока к вечеру не набрел на корчму, где на постой хозяин пускал. Устроился на ночлег, да все не спится степному путнику в четырех стенах, на тесном чердаке. Встал царевич, спустился в нижнюю горницу, где сонный хозяин чугунками гремел.

Разговорились они, а вечерние разговоры самые долгие.... Сказался царевич, что он - прохожий, что делать, где голову преклонить - сам не знает.

Усмехнулся хозяин: "Я ведь слыхал, как тебе не спалось, как ты песни наверху пел. Давно я такого не слушал. Ты-то пел, а я-то плакал и сам сна-покоя лишился. Бог тебя сохрани за те песни, а я будто молодым снова побывал, всю жизнь свою вспомнил.

Вот что я тебе скажу- расскажу. Как ты пел, зашла ко мне бабка-странница, ее все здесь знают. По степи куда хочешь сходит, и нехристи ее не трогают. Что пыль дорожная, везде побывает, все знает. Поговаривают, что колдунья она и ворожея, того сам не ведаю, а только в пути ее встретить - к хорошему. Так вот и сказала та бабка, что знает она тебя, слыхала уже и песни твои. Вот, мол, куда голубок сизокрылый залетел, далеко от родного дома. Да-а-а... Ему бы, говорит, степному соловью, на басурманский праздник поглядеть: соберутся через три дня со всех кочевий лучшие певцы, да станут силами мерятся: кто кого перепоет. Самый главный хан будет их слушать, судить, кто первый из них."

"А я бы и пошел, поглядел, мне охота большая" - отвечал Феодор, да ведь схватят меня, убьют." "А пусть, говорила бабка, в одежду половецкую оденется, в толпе схоронится. В бою с ними встречаться, поди-ка, не страшнее, а меча-то наш певец не гнушался ране. Не советчик я тебе, дело чудное и опасное. Только что слыхал, за то тебе и продаю."

"А и пойду я",- отвечал Федор.- " мне терять нечего"

Людей в степи - тьма-тьмущая, да все больше конные, а не пешие. Гомонит-шумит кочевая толпа, а как выйдут в круг два певца, так и примолкнут все, слушают. У певцов не гусли, а совсем другая музыка - о двух струнах и ручкой-кочергой. А поют так: сначала один будто слово молвит, а как замолчит - другой ему отвечает, кто кого краше перепоет, переговорит. Слова сразу подбирают , а выходит складно, голоса птицами взвиваются. Ничего, что Феодор слов не знал почти, ему казалось, что он все сам собой понимает. Никто в толпе на него и не посмотрел - мало ли кто по степи ездит, кто на праздник прибредет, да из каких мест. Одежда на Федоре басурманская, шапка на глаза надвинута - кому до него дело, кто таков? Сменялись певцы, наконец, перепел других один половчанин, в годах уже, с проседью в черных волосах. Хороши были все, а этот -лучше всех!

Вышел он один в круг, загудела толпа. Запричитали, залопотали слушатели: "Хану. хану слово!" Тут и не стерпел Федор. Как тогда, ночью, в половецком становище, будто помутился у него разум, одно сердце свое слышал. Выбрался Федор из толпы, встал перед певцом, шапку оземь бросил: "Спой-ко со мной, половчанин!" Всколыхнулась толпа, к царевичу нукеры с ногайками подскочили, руки ему стали заламывать: "Лазутчик он - кричат. Да по осанке видно княжеского дружинника!"