Рикарда Тершак - Эльмолин

Лисы и волки пробирались в кладовку и уничтожали все, что там было: вяленые туши косуль, копченые кабаньи окорока. солонину из горных коз. Мыши опустошали каменную чашу, до краев наполненную вкуснейшей желудевей мукой, которую с таким терпением и трудом заготовил Фридолин. Сурки и хомяки растаскивали сушеные суповые коренья для своих дитенышей.

Все это гнома Эльморка уже не волновало. Ведь он был особенным существом и мог годами обходиться без еды, хоть и обожал стряпню Фридолина.

Все его помыслы сосредоточились на мести. Город, захвативший его товарища Фридолина, должен исчезнуть!

И он придумал. Он расшевелит, растревожит вулканы, и грязь двинется из недр земли. Она будет бить ключом. Кратеры переполнятся, и холодная грязь не останавливаясь ринется дальше. И поползет она к источнику, об этом позаботится гном Эльморк!

Вместо кристально чистой воды в реку повалит липкая, вязкая масса ядовитой грязи. Потом она медленно выползет за берега… И все дома, жители города, а с ними и сам неверный друг скроются под этой лавиной и задохнутся.

Месяц просидел он, скорчившись возле своего лучшего вулкана, покрытый затвердевшей темно–серой грязью. Он не шевелился. Он наслаждался картинами уничтожения, разыгравшимися в его воображении.

Трое друзей — Сибилла, Гайни и Гауни — о таком повороте вещей и не подозревали. Им, так же как и всем другим жителям Маленького города, было неизвестно, что на вершине самой высокой из всех гор, окружавших город, кипят и клокочут грязевые вулканы. Никто не подозревал о существовании Эльморка, так же как и о том, что Фридолин, о котором уже говорили повсюду, имел некоторое отношение к этому лягушкообразному существу.

Как–то раз Сибилла пробралась в мастерскую Фридолина и известила о своем приходе робким «ку–ку». С тех пор она стала ежедневной гостьей полуслепого художника. Часами сидела она возле него и смотрела, как его старые руки касаются полотна и оживляют его волшебными картинами.

Фридолин предлагал ей рассказать о вещах, которые она видела вокруг. Что–нибудь о бликах солнечного света на волнах прозрачной реки или о легких тенях, что появляются на светлой стене, если поставить возле нее цветы в глиняной вазе.

В эти часы Сибилла училась видеть и думать.

Фридолин никогда не ограничивался описанием отдельных предметов. Сибилла обязательно должна была найти связь между ними. Не ярче ли светится зелень глиняного обливного кувшина, если в него поставить желтые цветы? А если поставить его перед темно–синей портьерой? Как выглядят листья березы в ярком солнечном свете: черными или скорее полупрозрачными? И бывает ли огонь в кухонной печи днем желтым, а в сумерки красным. И как вспыхивают пятна краски на его заляпанной рабочей блузе, когда он открывает печную дверцу, чтобы подбросить еще полено.

Больше всего нравилось Сибилле сидеть рядом с Фридолином и размышлять над такими вещами. И когда он рисовал, она наигрывала ему что–нибудь на своей глиняной птичке. Птичку она всегда крепко держала в руке. Даже, пожалуй, наоборот: она крепко держалась за птичку.

Так проводила время Сибилла: по большей части у Фридолина, но и со своими друзьями на берегу реки тоже.

Она постоянно возвращалась в мыслях к событиям последней ярмарки и все так же удивлялась редкому искусству Гауни. Только это отодвигалось в памяти все дальше, как будто с тех пор прошло уже лет сто.

Гайни и Гауни не могли не заметить, что Сибилла подолгу где–то пропадала, но им одинаково хорошо игралось и с ней и без нее.

Но вот однажды, когда она опять была с ними на берегу реки, мальчишки подступили к ней все с той же просьбой: «Научи нас летать!»

Сибилла долго молчала. Ей потребовалось усилие для того, чтобы оторваться от своих мыслей и вернуться к действительности, ведь она как раз в этот момент выясняла для себя, что прекраснее: быстрое скольжение волн или медленное шевеление свисающих ветвей плакучей ивы, под которой она сидела. Наконец она сказала: «Хорошо. Тем более, что я давно вам это обещала».

«Как ты это делаешь?» приставал Гауни.

«Я думаю, что могу лететь только тогда, когда это необходимо. Когда дом сторожат собаки, которые хотят меня покусать. Если бы я не боялась их, я вряд ли бы это могла. Но в то же время я должна очень сильно захотеть домой, то есть, вверх. Вот так».

Она снова легла в траву. Мерцание солнца в маленьких гребешках волн продолжалось перед ее закрытыми глазами, хотя, пожалуй, чуть бледнее, чем наяву. Зато она могла представить себе эти ясные блики разноцветными, если бы захотела.

«Ты должна нас научить!» Приказной тон Гауни испугал ее и оторвал от мыслей. Но Гайни смягчил просьбу: «Неплохо было бы, Сибилла, если бы мы все вместе умели летать». А потом начал клянчить: «Научи нас, научи!»

Тогда Сибилла встала. «Идем», сказала она, «я вам покажу один раз медленно, как это делается. а вы повторите все в точности». Она подошла к дверям дома. Лохматые сторожа, разумеется, ее заметили, угрожающе оскалились, зарычали и, как всегда, загнали на вершину старой ивы. Здесь Сибилла просто раскинула руки и совсем просто перелетела на свой балкон.

«Еще раз», потребовал Гауни, «похоже, для этого действительно не нужно ничего уметь. Теперь я побегу за тобой и повторю все точно. Бежим!»

Они опять обежали дом, собаки погнались за ними. Сибилла вскарабкалась по стволу ивы до верхушки и полетела. Гауни бежал на ней следом, только вскарабкался он не на иву, а на свою лестницу.

Они сделали десять попыток, и десять раз повторялось одно и то же. Ничего не выходило, хотя со стороны все выглядело очень просто.

От дальнейших попыток Гауни отказался. Он подтолкнул вперед Гайни. Тот сказал: «Это совсем просто. Я все хорошо рассмотрел».

Сибилла опять проделала все с самого начала. И не десять раз, а только один единственный раз. Гайни все сделал правильно: он взобрался на вершину ивы, хотя собаки и не думали его преследовать. На вершине он точно так же, как Сибилла, раскинул руки — это действительно было проще простого. Только, к сожалению, ему не удалось подняться в воздух, и он камнем полетел вниз. И бухнулся на землю. Очень просто.

И сразу же заорал как резаный. Еще бы: его левая рука была сломана, правая лодыжка вывихнута, и возможно это было еще не все. К тому же его одежда была теперь разорвана окончательно. Вот так он и лежал, израненный и почти неодетый в траве среди маргариток. И громко рыдал.

Сибилла смотрела на него с третьего этажа.

Гауни смотрел со второго этажа.

Десять псов подошли поближе и тоже молча наблюдали за ним.

Пришла Пипа Рупа. Она взяла Гайни на руки и отнесла домой, что–то озабоченно бормоча себе под нос.