Рикарда Тершак - Эльмолин

И он снова заплакал, почувствовав себя покинутым и одиноким. Слезы капали на землю, застывали и катились дальше по склону вниз, падали в источник и вместе с ним сбегали в долину. А за ними следом устремились мысли Эльморка. Вот так, вместе с ними, он заглянул в дома людей, которые жили у подножия его горы в Маленьком городе и которые однажды приносили домой эти бледно–лиловые стеклянные слезы и ставили на комод, как украшение.

Так он увидел мать с младенцем на руках.

В другом доме он увидел пьяницу, счастливого от выпитого вина, но совершенно несчастного.

Он увидел жаркие объятия влюбленных, а в соседнем доме — мертвеца в гробу.

Один мужчина сидел и писал при свете керосиновой лампы. На столе лежала целая кипа исписанной бумаги. Гусиное перо быстро скользило по листам.

Эльморк направлял свои мысли из дома в дом. Он побывал во всех домах, где были его слезы, и много чего увидел. Но он не увидел ни единого человека, который бы летал.

Часами путешествовал он из дома в дом. Он искал Сибиллу. Но у Сибиллы в доме не было его стеклянной слезы.

Последнее, что увидел Эльморк, была мастерская Фридолина.

В помещении стояли мольберты, на них странные картины. Здесь же лежала старая знакомая шарманка.

Фридолин спал. Рядом с ним сверкала, как живая, выкатившись, очевидно, из разжатой руки, слеза Эльморка.

Задохнувшись от ярости и тоски, Эльморк ринулся к вулканам и принялся бешено взбивать ядовитое месиво. Когда сломалась палка, он продолжал месить руками. Только не останавливаться! Работать!

Его сердце переполнилось ненавистью ко всему живому.

А из его лучшего вулкана непрерывно звучало: «Ку–ку! Ку–у!»

Это приводило его в отчаянье. Неужели эта дрянь никогда не замолчит?

А теперь, прежде чем рассказывать нашу историю дальше, хотелось бы упомянуть об одном чрезвычайно важном событии.

В тот поздний час, когда Сибилла вернулась с вершины вулкана и, переполненная радостью, описывала спираль вокруг дома, ее отец, как обычно, сидел на балконе возле своего телескопа и искал в глубинах пространства неизвестные туманности, звезды или следы жизни.

В душе его царил глубочайший покой. Последнее время он все реже разговаривал и все больше предавался своим мыслям. Тот факт, что Земля по–прежнему считалась единственной носительницей жизни, казался ему невероятным. Он уже не раз видел чудеса. Однажды он разглядел в свой телескоп желтую лунную пустыню. В другой раз наблюдал светящиеся сине–фиолетовые скопления звезд нашего Млечного пути. И еще неправдоподобно зеленую мерцающую туманность Ориона. Он снова и снова отыскивал эти точки космоса своим телескопом, подолгу восхищенно наблюдал их и пытался постичь их взаимозависимость.

Но что же, если не чудо, оторвало его от этого занятия и привело в неописуемое волнение? Перед его объективом появилась ярко–желтая звездочка, похожая внешне на ребенка. Она пронеслась посреди Туманности Андромеды и была, казалось, так близко — рукой подать. Однако рассмотреть ее не удалось. Телескоп, настроенный на многие световые годы, не воспринимал желтую звездочку, бесшумно парившую в непосредственной близости и готовую вот–вот исчезнуть за домом. Невооруженным глазом он успел рассмотреть лишь два желтых угла этого небесного тела, из которых торчали две детские ножки.

Отец Сибиллы обхватил ладонями лоб, сердце его бешено колотилось. Неужели он — тот самый избранник, которому суждено впервые обнаружить в космосе живое существо?

Он и мысли не допускал о том, что это могла быть его собственная дочь. Во–первых, он был уверен, что в столь поздний час она уже спит. Во–вторых, он встречался с ней только по утрам и вечерам, когда они желали друг другу спокойной ночи или доброго утра. И на ней всегда была ночная рубашка. О том, как она одевается во все остальное время суток, он не имел ни малейшего представления, и никогда не видел ее желтого платьица, расходящегося вправо и влево двумя острыми углами. К тому же мысли его были в этот момент целиком поглощены теорией, доказывающей возможность жизни в космосе.

Все это привело к тому, что он принял собственную дочь за посланца из космоса. Кроме того, он был поражен самим принципом ее полета. Такой легкостью скольжения, такой грациозностью могло обладать только неземное существо. В этом он был убежден.

Пока он сидел вот так, упершись лбом в ладони, не в силах унять дрожь и успокоиться, мимо него бесшумно проскользнула Сибилла. И скрылась в своей комнате.

И когда он, наконец, поднялся со своего места, намереваясь сообщить ей об этом волнующем событии, он застал ее в постели с полузакрытыми глазами, в том забытьи на границе сознания и сна, когда она уже видела древо людей, древо человечества, где мир Фанглингеров угрожающе разрастался, стремясь захватить все вокруг. И было ясно: человечество можно спасти, но только в том случае, если его корни уходят глубоко в землю, а стремления простираются до звезд.

Поняв это, Сибилла окончательно уснула. Утром она, конечно, почти ничего не помнила. И все–таки усвоила навсегда.

Ее отец, между тем, уселся за письменный стол, зажег керосиновую лампу и составил взволнованное сообщение в Министерство. Он писал о том, что наблюдал в небе неизвестное летающее существо, имеющее звездообразную форму и одновременно напоминающее ребенка.

Это сообщение он согнул пополам и торжественно вложил в белый конверт. Опечатал его красным воском и отнес той же ночью на почту.

На следующее утро Сибилла не встретилась со своими друзьями. Она очень долго спала, потом сидела в своей комнате, пытаясь чем–нибудь заняться. Но путаные, нелегкие мысли постоянно отвлекали ее.

Ей было над чем поразмыслить.

Все события, случившиеся вчера, были каким–то образом связаны между собой. Перед ней возникло множество вопросов. Например: почему она вдруг перестала уметь летать после того, как научилась у Гауни превращать простой рынок в сладкую ярмарку?

«Все всегда идет изнутри». Эти слова старой Пипы Рупы так и сидели в голове. Насчет того, что умение летать идет изнутри, Сибилле все было ясно, она и Фанглингерам объяснила это вполне доходчиво. Но что общего между рынком и полетом? Почему одно мешает другому? Или подобное колдовство тоже имеет внутреннюю природу?

Ну конечно! Она внезапно поняла, что это тоже идет изнутри, только по–другому: становишься не легче, а тяжелее.

Ее предположение подтверждалось еще и тем, что после досадного посещения Фанглингеров она сразу смогла улететь. Сама мысль о Гауни и его родителях была ей в тягость.