Галина Александрова - Домовенок Кузька и Вреднючка

Целых три дня гостит домовенок Кузька у своего друга Лешика. Весело в лесу. Вчера вместе Бабу Ягу дразнили — грибами прикидывались и от нее бегали. Не больно-то и любит Баба Яга грибы, но с этими двумя, в красных шляпках, целый день в жмурки-пряталки играла. Не догнала, осерчала и ушла лютовать в Дом для плохого настроения. Был у нее такой дом специальный. Можно в нем было мусорить, посуду разбивать, всякие прочие безобразия разводить.

А Кузька с Лешиком набрали полный кузовок лесной ягоды и на раскрытое окошко Дома поставили. Догонялки-догонялками, но негоже старенькую Бабку Ежку обижать. У нее все зависит от настроения. В хорошем — плюшками накормит, дорогу куда-нибудь укажет, в баньке попарит.

Наелась Баба Яга ягод, перестала буянить и перешла в другой Дом — для хорошего настроения. В этом доме можно было только гостям радоваться, плюшки печь и все время улыбаться.

Тут и Кузька домой засобирался. В гостях хорошо, а дома — лучше. Особенно для такого хозяйственного и молодого домовенка, как Кузька.

Проводил его Лешик перед рассветом до опушки, помахал своей зеленой лапкой, грустно вильнул хвостиком. Жалко ему, что его друг — не лешонок, но он понимает, каждого ждут свои дела. И негоже надолго дом без хозяина оставлять.

Припустил Кузька бегом. Бежит по лугам, перепрыгивает бугорки и кочки, росинки ладошками сшибает. Росинки тоже не дремлют — какая домовенка по носу щелкает, какая на макушку шлепается. Так что добежал до дома Кузька — мокрый, чистый, умытый, словно только что из баньки. И то хорошо: нельзя перед своим домом чумазым и лохматым являться. А то уважать перестанет.

Кастрюли у него блестели как солнце в лужах, тараканы в гости не жаловали, пироги в печи не переводились. Конечно, пироги пек вовсе не домовенок, но всем известно: каков домовой — таковы и хозяева.

К печи-то и направился Кузька в первую очередь. Лесные ягоды и грибы, конечно, хорошо, но без пирогов и каши ни один домовой долго не протянет. Не умеют они без пирогов и каши жить, и все тут.

Окошки в доме были прикрыты ставнями, поэтому двигался Кузька наугад. Направление-то он выбрал верное, да в темноте все равно ничего не видел. Поэтому и влип руками, ногами и даже головой во что-то теплое, мягкое и пушистое. Не успел он догадаться, что это его любимая и дисциплинированная кошка Фенечка, как она подскочила на всех четырех лапах, включила два своих зеленых глаза-прожектора и заметалась по избе.

Ужас, что тут началось! Повисла кошка на занавеске — с петель ее сорвала, прыгнула на подоконник — горшок цветочный нечаянно скинула, заскочила на стол — скатерку всю комом сгрудила, налетела на заслонку — грохот подняла невообразимый. Только успел Кузька за сундук спрятаться, как бабушка поднялась.

Бабушку Настасью домовенок любил. Добрая она была, смешливая. Домашних животных уважала, а самого Кузьку величала забавно и по-взрослому — батюшка. Смущался домовенок — ну какой он батюшка? Всего-то семь годков исполнилось, семь веков по-домовиному. На людях смущался, а сам радовался: всякому приятно, когда его за взрослого принимают. А еще, потихонечку от взрослых домашних, ставила бабушка Настасья для Кузьки тарелочку с чем-нибудь вкусненьким на шесток или под скамейку. Потихоньку не потому, что другим взрослым жалко каши или блинов, а потому, что видят домовых только дети малые да старики старые. А все остальные их не видят, обзываются на них «сказками» и смеются над теми, кто в эти сказки верит. А зря. Потому что домовым это обидно.

Обрадовался Кузька, что первой встала именно бабушка. Вот она сейчас кошку успокоит, ставни откроет и самого домовенка накормит. А сытый он с любой работой шутя справится. И все кошкино безобразие приберет.

Если бабушка, конечно, выйдет. А то при людях домовые порядок наводить стесняются. Даже если эти люди — старые старики и малые дети.

Глядит Кузька из-под скамейки на бабушку и будто не признает ее. Лицо у бабушки невеселое, глаза не лучатся, морщинки от улыбки не разбегаются.

— Брысь отсюда, окаянная!

Взяла непохожая на себя бабушка Настасья веник, да как запустит им в кошку! Растопырил веник прутья как сорока хвост, набрал скорость да прямо в Фенечку и спикировал. Взвыла кошка некошачьим голосом и бросилась куда глаза глядят. Хорошо, что глаза у нее глядели на дверь, а не на полку с посудой! А то еще неизвестно, чем тогда запустила бы в нее непохожая на себя бабушка Настасья!

Ждал-ждал Кузька, когда выйдет бабушка коровку проведать, а она все не выходит. Сама прибираться в доме стала. А тут и все домашние проснулись. Так и не удалось домовенку ни пирогов отведать, ни Фенечкин разгром исправить.

Безделья хорошие домовые боятся как лягушки удавов. От безделья даже самый образцовый домовой заболевает ленью, становится толстым, капризным и нерадивым. И тогда его начинают звать некошным домовым. Некошный — самое неприятное прозвище для домового.

Впрочем, Кузьке это прозвище не грозило. Он не просто боялся безделья, он его терпеть не мог. Поэтому в те минуты, когда вся работа по дому была переделана, он играл с кошкой, читал Анюткину книжку про слонов или думал. Думать он любил вслух. Тихонечко-тихонечко, чтобы его дум никто не подслушал.

— И чего это Фенечка от меня запряталась? — удивляется он. — В первый раз я в нее в темноте, что ли, втрюхиваюсь? Раньше втрюхивался, и ничего. Только мурчала. Может, хворь какая с ней сделалась? Или сон нехороший приснился? Вот сейчас выволоку Баюнка из-под подушки да задам ему!

Баюнок тоже жил в доме Кузьки. Жил он обычно на кроватях, под подушками. Днем набирался сил и сны сочинял, а ночью помогал уставшим людям скорее засыпать и показывал им интересные, цветные сновидения. Но иногда у Баюнка было плохое настроение, он отбивался от рук и вместо правильных снов потихонечку от Кузьки показывал неправильные. Но домовенок все равно узнавал о его проделках. После неправильных снов люди вставали угрюмые, неразговорчивые и несчастные. Обычно они обвиняли во всем свою левую ногу, но уж Кузя-то знал, что нога здесь не при чем. Ни левая, ни правая.

— Ах, беда-беда-огорчение! Охти мне, батюшки! Охти мне, матушки! — причитал Кузька, в поисках Баюна. — И всего-то в отпуске три дня был, а власть переменилась. Был главным я, а теперь — Кавардак-непорядок. Вот тетехи, невразумихи, недотяпухи! Цветочки не политы, в сундуке все шиворот-навыворот, кошка недобрая, пауки, как оглашенные, паутину по углам плетут!