Мэри Нортон - Добывайки в поле

— Нате, — сказал он.

Хомили снова завизжала, очень громко и сердито, а сверчок кинулся мимо нее в темный угол позади ботинка.

— Это подарок, мама, — негодующе объяснила Арриэтта. — Это сверчок, он поет…

Но Хомили ничего не желала слышать.

— Как ты посмел? Как ты только посмел? Гадкий, грязный, неумытый мальчишка! — Она чуть не плакала. — Как ты посмел это сделать? Сейчас же убирайся из моего дома! Твое счастье, — продолжала она, — что моего мужа сейчас здесь нет и брата Хендрири тоже…

— Дяди Хендрири… — удивленно начала Арриэтта, но Хомили бросила на нее такой взгляд, что если бы взглядом можно было убить, она упала бы замертво.

— Забирай своего жука, — продолжала Хомили, — и убирайся! И чтобы я тебя здесь больше не видела!

И так как Спиллер все еще нерешительно топтался на месте, сердито крикнула:

— Ты слышал, что я сказала?

Спиллер кинул быстрый взгляд на ботинок, второй — жалобный — на Арриэтту.

— Ты лучше оставь его себе, — пробормотал он и нырнул вниз.

— Ах, мама! — с упреком воскликнула Арриэтта.

Она поглядела на приготовленный матерью «чай», но даже то, что мать налила в ягоды шиповника мед, выцеженный из клевера, не утешило ее.

— Бедный Спиллер! Ты так грубо с ним обошлась.

— А кто он такой? Что ему тут надо? Где ты его нашла? Врывается в дом к почтенным людям, раскидывает тут своих жуков! Не удивлюсь, если в один прекрасный день мы все трое проснемся с перерезанным горлом! Ты видела, какой он грязнущий? Он не мылся с рожденья! Кто знает, может, он напустил нам блох!

И, схватив метлу из чертополоха, Хомили принялась яростно подметать то место, где поставил ногу нежеланный гость.

— В жизни со мной ничего подобного не приключалось! Никогда в жизни, сколько я себя помню. Вот такой именно мальчишка, — завершила она свою негодующую речь, — и способен украсть шляпную булавку.

В глубине души Арриэтта тоже так полагала, но придержала язык, тем более, что он у нее был занят — она слизывала мед с треснувшей ягоды. Она подумала, смакуя теплый от солнца мед, что охотник Спиллер найдет шляпной булавке куда лучшее применение, чем ее мать или отец. Но вот зачем ему понадобилась половинка ножниц?

— Ты уже пила чай? — спросила она мать через минуту.

— Я съела несколько зерен пшеницы, — сказала Хомили страдальческим тоном. — Мне надо проветрить постели.

Арриэтта улыбнулась, глядя на залитое солнцем поле: «постелями» был один-единственный кусок носка. Бедная Хомили! При теперешнем их домашнем хозяйстве ей почти не на что было потратить энергию. Ну что же, встреча со Спиллером пошла ей на пользу — глаза ее заблестели, щеки раскраснелись. Арриэтта лениво следила глазами за какой-то птицей, пробиравшейся в траве… Нет, птица не могла двигаться так ровно.

— Папа идет, — сказала она немного погодя.

Она сбежала вниз, к нему навстречу.

— Ну! — нетерпеливо вскричала Хомили, но, подойдя поближе, увидела по лицу Пода, что вести у него плохие. — Так ты не нашел барсучью нору? — разочарованно произнесла она.

— Нашел, — сказал Под.

— Так в чем дело? Почему у тебя такой пришибленный вид? Ты не застал их дома? Они что — ушли оттуда?

— Хорошо, если ушли. А если их съели? — Под горестно поглядел на нее.

— Что ты хочешь сказать, Под? — заикаясь произнесла Хомили.

— Там полным-полно лисиц, — с ударением на каждом слове произнес он, глаза его все еще были круглыми от изумления.

— Ну и вонь там… — добавил он немного погодя.

В тот вечер Хомили разошлась вовсю. И ничего удивительного — что их ждало впереди? Жить до конца дней, подобно Робинзону Крузо? Сырая пища летом тоже не радость, а в лютые зимние холода, утверждала Хомили, они просто умрут. Хотя у них и так нет ни малейшего шанса выжить, если они не сумеют как-нибудь отапливать свой дом. Куска восковой свечи надолго не хватит. Да и спичек. А если они разожгут костер, он должен быть огромным, не то он тут же потухнет, и дым будет виден за много миль.

— Нет, — мрачно закончила она, — наша песенка спета, тут двух мнений быть не может. — Под и Арриэтта сами это увидят, когда наступят морозы.

Возможно, ее вывел из равновесия вид Спиллера. Неотесанный, грязный, нечесаный, невоспитанный (каким он ей показался), он подтвердил ее наихудшие опасения. В нем было все, чего она больше всего не любила и боялась, — он «опустился». То же самое (как она часто предупреждала их дома) грозит всем добывайкам, если они за свои грехи будут вынуждены жить под открытым небом.

В довершение ко всему их разбудил ночью странный звук — долгий (и безумный, как почудилось Арриэтте) рев. Арриэтта лежала, затаив дыхание и дрожа от страха; сердце ее неистово билось.

— Что это? — шепнула она Поду, когда, наконец отважилась заговорить.

Ботинок заскрипел — это Под сел в постели.

— Осел, — сказал он, — и где-то близко.

Немного помолчав, он добавил:

— Странно… я ни разу не видел здесь осла.

— И я, — шепнула Арриэтта.

Но ответ отца все же ее успокоил, и она уже было собралась снова лечь, как ее внимание привлек другой звук, где-то рядом.

— Слышишь? — настороженно сказала она, выпрямившись.

— Нечего тебе лежать не смыкая глаз да прислушиваться, — проворчал Под, поворачиваясь на другой бок и стягивая на себя чуть не весь носок. — Ночью спать надо.

— Но это здесь, в пещере, — шепнула Арриэтта.

Ботинок опять заскрипел — в то время как Под садился.

— Да не шуми ты, ради бога, — недовольно проговорила Хомили, успевшая снова задремать.

— Ты сама не шуми, — сказал Под, вслушиваясь.

Что это такое — это негромкое потрескивание, повторяющееся через одинаковые промежутки?

— Ты права, — тихонько сказал он Арриэтте, — это здесь, рядом.

Он скинул носок, но Хомили сердито вцепилась в него и натянула на плечи.

— Пойду посмотрю, — сказал он.

— Ой, Под, не надо, — умоляюще произнесла Хомили хриплым от сна голосом. — Нам здесь ничего не грозит, когда ботинок зашнурован с верхом. Лежи спокойно…

— Нет, Хомили, я должен выяснить, в чем дело.

Он стал ощупью пробираться к выходу из ботинка.

— Не волнуйтесь, я скоро вернусь.

— Ну, тогда возьми хоть шляпную булавку, — с тревогой попросила Хомили, глядя, как он принимается расшнуровывать ботинок.

Арриэтта, тоже не сводившая с него глаз, увидела, как верх ботинка распахнулся, и на фоне ночного неба вдруг возникли голова и плечи ее отца. Послышалось царапанье чьих-то когтей, шорох, быстрый, легкий топот чьих-то ног и крик Пода:

— Кш… Кш… будьте вы прокляты!

И затем тишина.

Арриэтта подползла к выходу из ботинка и высунула голову на воздух. Ниша была залита ярким лунным светом, в котором все было видно, до мельчайших подробностей. Арриэтта вылезла наружу и огляделась вокруг. Под, серебряный в свете луны, стоял у входа в нишу и смотрел вниз, на поле.