Джеймс Крюс - Маяк на Омаровых рифах

— Ну что же, — вздохнул голодный бургомистр. — Будь по-твоему, Хинц Розенхольц!

И в тот же день Хинц Розенхольц с черным котом Цап-царапом и креслом-качалкой переехали в городскую тюрьму. Со скоростью ветра разлетелась по острову весть: конец великому голоду! Часа не прошло, как под зарешеченным окошком столпился народ. Люди несли под окошко камушки, а уносили булочки; сухие цветы становились зеленым салатом, в кувшинах с талой водой через минуту белело парное молоко, а негодный старый башмак превращался в сочную отбивную котлету. Хинц Розенхольц колдовал до глубокой ночи.

Случалось, кто-нибудь вырывал у него из рук полубулочку-полукамень или запихивал в рот котлету, из которой еще выпирал каблук. Хинц все терпел. Он понимал, как плохо быть человеку голодным и как грустно мамам укладывать ребятишек в постель без ужина.

К концу недели голод кончился. Все варили, жарили, пировали… Надо хозяйке испечь пирог — она посылает сына с пригоршней камешков к Хинцу, и тот превращает камни в десяток яиц. Захочется рыбаку покурить — он несет под окошко морской песок, и добрый старик превращает песок в табак, душистей которого отродясь не курили. Никогда еще не доводилось Хинцу услышать столько ласковых слов, как в эту неделю. Нигде еще Цап-царап не отведывал столько лакомств, как в городской тюрьме.

Когда пришла весна, растаял лед и к берегу подплыл первый корабль, моряки только диву давались, глядя на жителей острова — упитанных и веселых. Они уж и не надеялись, что застанут кого-то в живых.

А Хинц Розенхольц весь так и сиял от счастья — еще бы, такую беду отвел! Но за время, пока колдовал, старик ослаб. И в самый разгар весны, когда все газеты писали о чудесном спасении острова, Хинц Розенхольц в своем кресле-качалке умер в тюрьме, спокойно и радостно. Когда его хоронили, все жители острова шли за гробом. А к лету выбили из камня и поставили перед домиком на взморье памятник. Так и стоит волшебник на берегу: в правой руке у него камень, а в левой — краюшка хлеба. Памятник и сегодня на том же месте. Он очень известный и нарисован во многих книжках.

Когда Иоганн, сидя на табурете перед подвалом, закончил свой рассказ, за дверью послышались всхлипы.

— Что с тобой, Морешлёп? — воскликнул смотритель. — Почему ты плачешь?

— У-у-у-у-у-у!.. — всхлипывал водяной. — Какая трогательная история! Я тоже хочу быть доброй душой, как Хинц Розенхольц.

— Не волнуйся, — сказал Иоганн, — тебе это не грозит. У тебя души нет — это раз. И вообще, это против твоей природы.

— Увы! — вздохнул Морешлёп. И, всхлипнув еще разок, решил уточнить: — А про волшебника Хинца — это правда?

— Правда — не правда… Какая разница? — ответила Александра. — Но история складная и хорошая. Из нее мы узнали, какие добрые люди бывают на свете.

— Это точно! — завопил Морешлёп. И тут же добавил: — А бывают и злые! Слыхали, небось, про Луну и тетку Евгению?

— Я — нет! — выкрикнула Александра.

— Я тоже нет, — сказал Иоганн.

— Ну, тогда слушайте! — крикнул довольным голосом Морешлёп из своей темницы.

И, не заставляя себя долго упрашивать, принялся рассказывать смотрителю и Александре…

Недавно к мальчику Максу заглянула ночная гостья. Лежал он в своей кровати, под открытым окном, смотрел на звезды, поглядывал на луну, как в небе вдруг что-то блеснуло — и прямо к нему в окошко. Макс в испуге нырнул поглубже под одеяло и затаился. Но снаружи было тихо. Щелкнуло что-то легонько на подоконнике — и все.

Наконец он с опаской высунул голову. И что бы вы думали? На подоконнике сидела Луна, золотистая и криворогая, как рогалик в витрине у пекаря Бублинга.

— Здравствуй, Луна — сказал Макс.

Луна поглядела на мальчика, качнула кончиком рога и печально ответила:

— Здравствуй, Макс!

— Ты почему такая грустная? — спросил мальчик; вид у звездной пастушки был и вправду невеселый.

— О-хо-хо! — вздохнула Луна.

— Заболела? — посочувствовал Макс.

— Да нет, здоровехонька — на небе не болеют. Просто измучилась.

— А кто тебя мучает?

— Твоя тетушка! Тетка Евгения!

Макс ничего не понял и только хотел расспросить Луну, в чем же дело, как вдруг вдалеке заиграла флейта, и не успел мальчик и рта открыть, как Луна исчезла — словно невидимой ниткой сдернули с подоконника!

Быстро привстав на кровати, Макс успел разглядеть, как его толстая тетя Евгения, жившая в доме напротив, втащила Луну в окошко своей гостиной. Схватила беднягу за рог, с силой втянула в комнату, захлопнула окно и живо задернула занавески. А через минуту-другую за занавесками замелькала, словно танцуя, рогатая тень. И снова запела вдали загадочная флейта.

«Чудеса!» — подумал мальчишка. Сгорая от нетерпения, натянул штаны и рубашку и крадучись вышел из дома. Перебежал через улицу, протиснулся через узенькое окошко в теткин подвал, скользнул вверх по лестнице, а там подкрался по коридору к двери гостиной, из-под которой виднелась узкая полоска света.

Флейта играла уже совсем близко. А еще за дверью был слышен визгливый женский хохот и жалобные причитания Луны. Макс наклонился к замочной скважине и мигом все понял. Тетя держала в руках волшебную флейту Топ-топ, флейту, под звуки которой всякое существо поневоле пускается в пляс.

Недели две или три назад в их городке объявился один торговец-китаец. Он всем предлагал эту флейту, но ни один богач не решился ее купить. Все испугались волшебной штуки, и, видно, не зря. Потом китаец ушел из города, и никто так и не узнал, продал он флейту или унес с собой.

Но Максу теперь все стало ясно. Тетя Евгения купила-таки волшебную флейту и заставляет бедную старенькую Луну плясать себе на потеху. Кстати, тетя была не одна: в гостиной сидели четыре ее подружки, толстухи и обжоры. Они смотрели, как пляшет Луна, противно хихикали и уминали плюшки со сливками. А тетя Евгения верховодила всей компанией — широко расставив толстые ноги, стояла посреди гостиной и, раздувая щеки, дудела на флейте, а заплывшие жиром глазки так и светились от удовольствия, глядя, как Луна кружится, падает, и встает, и жалобно стонет. «Бедная!» — подумал маленький Макс.