Джеймс Крюс - Маяк на Омаровых рифах

К вечеру вышли путники к Радуге, сиявшей высоким сводом над зеленой водой. Вошли они в радужные ворота и очутились в высоком светлом зале. Посредине сидела на золотом троне сама Дева-Солнце. На ее плечи была накинута серая шаль: приближалась ночь.

— Знаю-знаю, зачем вы пришли! — молвила Дева-Солнце. Маленькими ножничками срезала она со своей головы золотую прядь и протянула Гезине. А старому рыбаку вручила глиняный кувшинчик с серебряной крышкой. — Коли ослабеете телом и духом, — сказала она, — выпейте по глотку!

Оммо с Гезиной сказали «спасибо» и тронулись в обратный путь. И долго смотрела Дева-Солнце, как шагают они рука об руку по сумеречному морю.

Наутро Король удивился, когда Гезина и впрямь протянула ему золотую прядь, но вспомнил свое обещание и велел отпустить стариков восвояси.

Гофмаршал, услышав об этом, позеленел от зависти. Досада брала его при виде людей, живущих спокойно и мирно, — сам он покоя не знал, потому что все время боялся за свою должность. Созвал он слуг и сказал:

— Замаскируйте-ка этот кораблик так, чтобы издалека было похоже на маленький остров! — Слуги исполнили приказание, и Гофмаршал отправил кораблик в море. И вот плывут старики в своей лодочке час, другой… Вдруг Гезина прикрывает от солнца глаза рукой и кричит:

— Гляди-ка, Оммо! Вон же наш остров!

— Что ты такое, жена, говоришь, — не поверил Оммо. — Нам плыть еще добрые сутки. — Но, посмотрев туда, куда показывала Гезина, старик и сам разглядел вдали вроде бы знакомый берег. — Не иначе как колдовство! — удивился он.

Но все же они развернули лодку и направились к ложному острову. Целый день сидели на веслах, пока не стало смеркаться. Тогда они бросили якорек, подождали, пока он ляжет на дно, и крепко заснули.

Просыпаются утром, а острова как не бывало. Только где-то вдали маячит маленький бугорок.

— То ли нам с тобой вчера померещилось, — сказал Оммо, — то ли лодку вместе с якорем отнесло течением. Но чего понапрасну думать? Давай-ка скорей домой! — И снова сели старики на весла.

Опять плывут они час, и другой, а остров ни на взмах весла ближе не становится. Все дальше и дальше ускользал по волнам летучий кораблик.

Под вечер Оммо с Гезиной сделали первую передышку и прислонились к борту. Как же они устали! И вдруг — дзинь! — с серебряным звоном открывается крышка кувшина.

— Это Дева-Солнце дает нам знак! — сказала Гезина. Взяла она в руки кувшинчик, и оба сделали по глотку.

Живая вода и вправду так подкрепила и освежила их, что, отдохнув, они налегли на весла, как два крепких молодца. Слугам на Гофмаршаловом кораблике пришлось поднажать. Гребцы взмокли от пота и растерялись. И случилось так, что обманщиков вынесло к настоящему острову, и старики вдруг увидели рядом с первым островом еще один. А на нем полыхает пожар! Теперь они догадались, что их обманули, и плыли всю ночь навстречу огню в надежде хоть что-то спасти. Но когда утром ступили на берег, то оказалось поздно. Огонь догорел. Вместо дома — кучка золы и пепла. Ничего-то завистник-Гофмаршал им не оставил…

Сел Оммо на черный от копоти камень и печально уставился в землю. А Гезина тихо заплакала. Но всюду, куда падали слезы, из земли вырастали цветы, и скоро у них под ногами раскинулся пестрый лужок. Яркие краски, душистые ароматы, жужжание пчел — все это заставило стариков позабыть о своей беде. Положили они на плечи друг другу седые головы и задремали.

А к полудню проснулись, снова выпили из кувшинчика — и усталость их как рукой сняло. Гезина вскочила, принялась собирать колосья и травы, чтобы потом посадить семена. А Оммо поворошил, насвистывая, в золе и нашел уцелевший топор, гвозди и молоток. И пошел вдоль моря искать обломки и сучья, прибитые волнами к берегу.

К вечеру сели они на скамеечку, которую сколотил старик, сложили руки на коленях и стали смотреть на море. Рядом с ними стоял на земле кувшинчик. Но едва закатилось солнце, кувшинчик вдруг раскололся, а живая вода утекла под землю. Оммо с Гезиной было перепугались, но вскоре сообразили, что кувшинчик им больше не нужен. Жизнь стала прекрасной, какой была раньше, и мирно, как облака, поплыли счастливые дни…

Когда чайка Александра рассказала эту историю, она выпрямила поджатую ногу и, оттолкнувшись от выступа, на котором сидела, сделала несколько кругов, чтобы проветриться. А затем уселась на борт рядом с зеленым и красноносым гномом. Тетушка Юлия между тем выбралась из-под одеяла и снова села на весла.

— А вот интересно: про Оммо с Гезиной — это все правда? — спросила она.

Тут пустогрох поднял голову и впервые за целые сутки заговорил:

— Правда — не правда… Какая разница? Главное, чтоб складно было и хорошо.

— Верно! — кивнула тетушка Юлия. — Но все равно хотелось бы знать!

Она храбро взялась за весла, и лодка стрелой понеслась к маяку. Тетушка словно сама испила живой воды из кувшинчика Девы-Солнца. (Вот как полезно бывает послушать историю!) Александра, чтобы тетушке не было одиноко, осталась с ней в лодке.

А на маяке тем временем стряслось нелепое происшествие. Проводив Александру в путь, Иоганн решил поудить рыбу. И только успел закурить и усесться на свой табурет, как за леску вдруг потянула — да не рыба, а целая рыбища! Старик вскочил, ухватился обеими руками за удилище и, перегнувшись через решетку балкона, вгляделся в воду. Уж не кит ли маленький клюнул? Но нет, то был не кит, а водяной Морешлёп. Круглобокий толстяк резвился в воде, а за леску тянул из чистого баловства.

— Морешлёп! — сердито прикрикнул Иоганн. — А ну, отцепись!

Но пухлый малый хихикал и продолжал тянуть.

— Если сию же минуту не отпустишь леску, — закричал Иоганн, — ни одного омара больше не получишь!

Угроза подействовала. Водяной разжал лапы, подплыл к подножию маяка, неуклюже вскарабкался на камни и взялся за приставную лестницу, что вела на балкончик.

— Не сердись, старина! — сопел Морешлёп, влезая наверх. — Я пошутил! Будешь давать мне омаров?

— Подумаю, — ответил старик, помогая пыхтящему толстяку перелезть через решетку.

Водяной заглядывал сюда нечасто: Иоганн его не особенно жаловал. Но не гнал его с маяка, а иной раз даже угощал омарами. По части ловли омаров водяному всегда не везло. Морешлёпа вообще отличали три вещи: ужасный характер — раз; страсть к омарам — два; всегдашняя готовность слушать и рассказывать разные разности — три. Это последнее свойство было, конечно, приятнее прочих.