Якоб Гримм - Полное собрание сказок и легенд в одном томе

Студент, услышав это, рот разинул и говорит: «Благословен тот час, когда я тебя встретил! Нельзя ли мне хоть ненадолго побыть в мешке мудрости?» А тот, наверху, сделал вид, что пускает его в мешок неохотно, и сказал: «Ненадолго я тебя, пожалуй, сюда и пущу, за деньги и за доброе слово; но тебе придется прождать еще час, мне еще кое-чему осталось поучиться».

Прождав немного, студент соскучился и стал проситься в мешок, уж очень велика была его жажда знания!

Тут наш хитрец прикинулся, будто он, наконец, сдается на его просьбы, и сказал: «Чтобы я мог выйти из вместилища мудрости, ты должен бережно спустить мешок по веревке, тогда и войдешь в него».

Студент спустил его, высвободил из мешка и крикнул: «Ну, теперь живее вздергивай меня наверх!» — и тотчас хотел в мешок вступить. «Стой! — крикнул наш хитрец. — Не так ты лезешь!» Сунул его в мешок головой, завязал накрепко и вздернул на дерево; а потом встряхнул его, приговаривая: «Ну что, каково, приятель? Небось, уж чувствуешь приток мудрости и за опыты, чай, принялся? Так и посиди же там, пока не поумнеешь!»

Сел на лошадь студента, поехал домой да через часок уж прислал кого-то спустить глупца с дерева.

Давно это было, очень давно. Зашли однажды вечером к кузнецу двое странников, и кузнец их радушно принял к себе на ночлег. Как раз в это время нищий, старый и хилый, пришел в дом кузнеца и стал просить у него милостыни.

Один из странников над ним сжалился и сказал другому: «Ты все можешь, так вот облегчи этому бедному его долю, дай ему возможность свой насущный хлеб зарабатывать».

Другой странник очень добродушно обратился к кузнецу и говорит: «Дай мне твои щипцы да подложи углей в горн, чтобы я мог этого старого и хилого человека помолодить».

Кузнец тотчас все изготовил, младший странник стал работать мехами, и когда угли запылали, старший странник взял нищего, вложил его в клещи и сунул в самый жар, так что он вскоре накалился там докрасна, словно пунцовый розан.

Затем он был вынут из жара и опущен в лохань с водой, так что вода зашипела; а когда он там поостыл и был из лохани вынут, он стал на ноги — прямой, здоровый, помолодевший, словно двадцатилетний юноша.

Кузнец все это внимательно высмотрел и затем пригласил всех к ужину.

А была у кузнеца старая, подслеповатая и сгорбленная теща; подсела она к юноше и стала его выспрашивать: очень ли больно жег его огонь? «Никогда я себя лучше не чувствовал, — отвечал тот, — я там в жару сидел, как в прохладе».

Эти слова юноши запали в душу старухи и всю ночь не давали ей покоя.

И вот, когда оба странника поутру удалились, поблагодарив кузнеца за ночлег, тому пришло в голову, что он тоже может помолодить свою старую тещу; он ведь все так отлично высмотрел, да и на искусство свое надеялся.

Позвал он ее и спросил, не желает ли и она из его горна выйти восемнадцатилетней девушкой.

Та отвечала: «Еще бы не желать!» Ведь юноша-то рассказал ей, как ему хорошо в жару было.

Вот и развел кузнец большое пламя в горне и сунул туда старуху, которая стала биться и кричать благим матом. «Сиди, старая! Что ты так орешь и мечешься, я только теперь и поддам тебе жару!»

И давай работать мехами, так что на ней все ее лохмотья сразу сгорели.

Но старуха не переставала кричать, и кузнец подумал: «Ну, не ладно дело!» — вытащил ее и бросил в лохань с водой.

Тут уж она стала так реветь и вопить, что и кузнечиха, и ее невестка заслышали ее крики в доме, и обе сбежались в кузницу: видят, лежит старуха в лохани вся скрюченная, вся сморщенная, еле живая и вопит благим матом.

Дожила до старости — не гонись за младостью!

Однажды некий чародей среди большой толпы народа проделывал всякие свои диковинные штуки и фокусы. Между прочим, заставлял он и петуха поднимать тяжелое бревно и носить как перышко.

На ту беду в толпе случилась девушка, которой удалось накануне найти лист трилистника с четырьмя лепестками (а кто им запасется, тому уж глаза не отведешь!), и потому она увидела, что петух носит не бревно, а соломинку. Она и крикнула: «Люди добрые, да разве же вы не видите, что петух-то поднимает соломинку, а не бревно?»

И тотчас очарование исчезло, и люди увидели, в чем дело, и прогнали колдуна с позором. Он же, обозленный этим, сказал про себя: «Хорошо же, я вам отплачу!»

Несколько времени спустя, девица, которая открыла людям глаза, праздновала свою свадьбу и шла вместе со всеми поселянами через поле в местечко, где была кирха. И вдруг весь свадебный поезд наткнулся на сильно разлившийся ручей, через который не было ни мосточка, ни бревнышка. Невеста, не будь глупа, тотчас подобрала платье повыше и собралась перейти ручей вброд. И чуть только она вступила в воду, кто-то (а это и был сам колдун) и крикнул около нее насмешливо: «Эй! Где у тебя глаза-то? Или ты это за воду приняла?»

Тут у нее глаза открылись, и она увидела, что стоит, подобравши платье, среди льняного поля, покрытого синими цветами.

Тогда и все поселяне это увидели — и то-то они ее засмеяли!

Старух нищих, чай, видывал? И как они милостыню просят, слыхивал? Вот одна из них тоже милостыню выпрашивала, и когда кто ей подавал, она приговаривала: «Награди тебя Господь».

Подошла она к одной двери и видит: там стоит малый у печи и греется. Видит он, что стоит она у дверей и дрожит, и сказал ей ласково так: «Взойди, тетка, погрейся».

Та вошла да слишком близко к огню сунулась, так что старые лохмотья ее гореть стали, а она того и не заметила.

Малый стоит да смотрит на это: ему потушить бы.

Неправда ли, потушить бы?

А коли воды под рукою не было, все бы слезки выплакать да пролить — лишь бы пламя потушить!

У одного короля было трое сыновей, и все трое были ему одинаково милы, так что он даже не знал, кому из них после смерти свое королевство завещать. Когда пришло время умирать, призвал он их всех к своей постели и сказал: «Милые дети! Я кое-что обдумал, а что обдумал, то и вам открою: тот, кто из вас ленивее окажется, тот и должен после меня королевством править».

Тогда старший сказал: «Ну так, значит, батюшка, королевство должно мне принадлежать: ведь я так-то ленив, что когда лягу в постель и спать задумаю, так мне лень глаза закрыть».

Второй сын сказал: «Нет, королевство принадлежит мне! Я настолько ленив, что когда сяду у огня погреться, то скорее дам пяткам обгореть, нежели ноги от огня отодвину».

Третий сказал: «Отец! Твое королевство мне должно принадлежать! Я так ленив, что если бы меня вешать стали и петлю уж мне на шею надели, и дал бы мне кто острый нож в руки, чтобы я ту веревку перерезал, так я скорее бы дал петлю затянуть, нежели до нее руку поднял».