Алёна Весна - Сказки соснового леса

– Несомненно феерического! – мечтательно повторял он. Наконец прогромыхал звонок. Все затаили дыхание. Сейчас она ворвется в зал, и снова все окунутся в неповторимый, таинственный, восхитительный танец солнечных зайчиков. Двери открылись, но, увы, танца не случилось. Весь глянец фарфорового платья Куколки спрятался под бархатными листьями фиалки. Многие были разочарованы. А некоторые даже раздосадованы. Кто-то даже хихикнул.

Виллоби почувствовал отдаленную тревогу. Он еще не понял, что именно, но что-то точно не так. Первым делом он снял с невесты фату.

– Нет, матушка, ну это уж точно лишнее. – Он оголил блестящие волосы Куколки и тут же зажглись не тысячи, но хотя бы сотни хрустальных люстр. И снова пошло веселье. Гости подумали, что Куколка теперь более зеленая и это очень даже хорошо. Если она будет зеленой и не прекратит отражать люстру и их самих, они готовы немного потерпеть.

После объявления мистера Квакса и миссис Фарфоровой мужем и женой, тетушка Бежу огласила свое выступление с одой в честь Куколки. Ода звучала так:

«О Куколка!

Ты прекрасна как фея.

Пред тобою робея,

Гляжусь я в свое отраженье,

Ловя вдохновенье.

Сие гениальнейшее стихотворение,

Тебе посвящаю.

И обещаю

Нашу дружбу хранить,

Как заветную нить.

О, Куколка!»

Тетушка Бежу закончила читать стих на самой страстной своей ноте.

– Талантливо! – похвалила мадам Кругло-Седая, и все зааплодировали. Только юные барышни во главе с сестрами Жабовски захихикали в своем кругу. Ну, а что с них взять, с юных барышень?

А после начались танцы. Все было очень красиво. Куколка наконец сменила зеленое платье на привычное белое фарфоровое, покрытое глазурью с золотой каемочкой по краю. И все успокоились. Почему-то блики очень успокаивающе действовали на жаб и лягушек. Сестры Рида и Рина о чем-то пошептались с музыкантами, и знаменитый певец Тоад Честес объявил танец, в котором участвуют только юные барышни. Девушки силой отобрали Куколку у Виллоби и повели хоровод. Это было невероятно красиво. Хоровод и сам по себе таинственен, а в сиянии Куколки все становилось прекраснее. Общий девичий хоровод стал делиться на пятерки отдельных хороводов, затем четверки. И все кружилось и сверкало, как в калейдоскопе, что уже и разобрать невозможно было, кто где танцует.

Виллоби окончательно потерял из виду Куколку. Нервничая, он начал раздражаться на матушку Буфо.

– Матушка, скажите на милость, зачем Вы на мою невесту нацепили это зеленое убожество? Вы слышали, кто-то даже хихикнул? Вы хотели нас осрамить?

Матушка в испуге замотала головой.

– Нет, что ты? Что ты? Я и не думала. Сестры Жабовски сшили великолепное платье. Она же стала зеленее.

– Зеленее, зеленее. – бессмысленно повторял за матушкой Виллоби. Он нервничал все больше. – Где же Куколка? Вы ее видите? Еще эта тенета… Зачем Вы скрыли ее прекрасные блестящие волосы паутиной?

Виллоби разозлился в край и сорвался искать в хороводе свою молодую жену. Вдруг что-то дзинькнуло так громко, что музыканты, оторопев, остановили игру. Барышни собрались толпой в углу зала. Растолкав девушек, Виллоби увидел свою Куколку, распластавшуюся на полу. А рядом с ней ее правую руку.

– Ах, какая Вы право неуклюжая, Куколка, – презрительно фыркнула Рида.

– Не умеете танцевать, так и не брались бы, фарфоровая Вы наша! – поддакнула Рина.

Тетушка Бежу выдала разочарованное «фи» и отвернулась.

Чуть не плача от стыда и злости, Виллоби схватил Куколку за здоровую руку и, подняв ее, уперся взглядом прямо в зияющую отвратительную темноту и пустоту внутреннего мира Фарфоровой Куколки. Он рванул с пола правую руку и побежал через весь зал к выходу, волоча за собой жену.

Сначала он метнулся домой в нору, но что там делать? В норе не спрячешься, найдут и осмеют. Тогда он бросился с Куколкой подмышкой к тому камню, где они встретились. Эмоции его переполнили и затопили. С одной стороны, ему было жаль Куколку, ведь ей больно. Но в то же время она осрамила его. Приставив Куколку к камню, он принялся неистово ее отчитывать.

– Как? Как Вы посмели так дурно себя повести? Я считал Вас благовоспитанной барышней. – Куколка лишь молчала, потупив взор. – А вы? Что это еще за выходки?

Он расквакался на все болото, на соседние болота и даже на весь лес. А люди в деревне перешептывались в ночной тишине, что «этим летом лягушки какие-то бешеные пошли. И никогда раньше такого не было, чтобы их кваканье с болота аж до деревни гремело».

Выпустив пар, Виллоби почувствовал себя полностью освобожденным. Он поднял глаза в бесконечное темное небо. Там сияла завораживающая полная луна. Целая, в отличие от любезной Куколки. Он снова взглянул на эту предательницу. Как прекрасно луна отражалась в ее глянцевом платье. Да и сам он хорош.

– А может всё-таки в лес? – на мгновенье возникла мысль в его голове, но тут его живот заурчал, и он отогнал эту глупую мысль. – А на балу сейчас мушки и жучки. А я тут с тобой торчу. Я все понял. Мы с тобой не пара.

Он положил Куколку в траву, где нашел ее в тот злосчастный мухостоятельный день и хорошенько прикрыл травой. На всякий случай, чтобы никто больше не наткнулся на эту, приносящую одни несчастья, Фарфоровую Куколку.

Ведомый урчанием в животе, он вернулся на бал, где многоуважаемая жаба приняла его на удивление радушно, так как сочла его большим оригиналом, что, в ее понимании, тоже талант.

Впоследствии он женился на одной крупной зеленой жабе, густо облепленной роскошными бородавками. И был по-своему счастлив. Что же касается Куколки, то ее сразу окружили Мокошки. Они оплакивали горе милой подруги и старались помочь ей вылечить рану, укутывая ее в лечебные травы и объятия.

Ближе к осени, когда трава на болоте поредела, Куколку нашла милая девочка. Она попросила отца починить Куколке ручку. Конечно, теперь Куколка не была так идеальна, как в самом начале своей жизни, там, на пыльной полке глиняных сувениров и посуды. Но теперь она жила на крышке фортепиано среди таких же фарфоровых статуэток балерин, феечек и ангелочков. Здесь встречались милые фарфоровые животные – котята, щенята и зайчики, которые искренне полюбили Куколку. Она больше никогда не чувствовала себя одинокой и никчемной.

Под букетом свежих белых лилий она гордо указывала вверх своей правой ручкой, стоя на одних только пальчиках левой ноги. Теперь она могла болтать с подружками о чем угодно, на языке понятном только фарфоровым статуэткам, и глядеться в свое отражение в глянцевой крышке своего нового дома. А что до шрама на руке, она его совершенно не стыдилась. Потому что шрам – это часть ее большой, пусть порой совсем нелегкой, но такой интересной жизни.