Алёна Весна - Сказки соснового леса

Попиелика выдохнула и вошла в зал. Немного помявшись, она пискнула тоненьким голоском.

– Милая Шишига, ты не могла бы… – голос ее был столь тонок от испуга, что увлеченная делом и собственным ворчаньем, Шишига ничего не услышала. – Они всегда такие увлеченные этой своей уборкой! – подумала Попиелика и, прокашлявшись, попробовала еще раз. – Милая Шишига!

Шишига так и подскочила от неожиданности.

– Что такое? – она выпучила на соньку свои и без того огромные темно-коричневые, почти черные глаза. – Ах, это ты, баламутница! А я тебя с утра ждала. Когда, думаю, придет эта безобразница, скажет мне миленькая моя, помоги да расскажи. – Шишига передразнила Попиелику.

– А чего это я безобразница и бала…кто?

– А чего ж нет? Всем соням зимой спать положено. А ты, ишь чего удумала. Баламутница и есть. Всех в доме взбаламутила. Ладно, – сменила тон Шишига, – чего хотела? – с деланным непониманием спросила она.

Попиелика замялась.

– Ну, может быть поесть? – помогла ей Шишига.

– Да, поесть хотелось бы. – обрадовалась соня и тут же застыдилась.

– Ну пойдем, я тебя покормлю.

Они отправились на кухню. Шишига гордо вышагивала впереди, неся метлу словно скипетр, а за ней семенила смущенная Попиелика. На кухне Шишига торжественно открыла кладовую и Попиелике открылся вид на богатые запасы орехов, трав, семян и прочей вкусноты.

– Ах! – удивилась Попиелика. – Откуда это все?

– Родителям спасибо скажешь, когда они проснутся. Позаботились о тебе, дурехе. Да и мне за то, что я не ем, не то осталась бы ты совсем голодная. – Шишига скорчила мордочку, зажмурив глаза и высунув язык набок.

– Слушай. – пережевывая желудь и запивая его отваром пряных трав, заговорила Попиелика. Она уже почти насытилась и немного осмелела. – А вот ты что, совсем не спишь, получается?

– Ну, допустим.

– И не ешь?

– Ага.

– Так это что же выходит, ты кроме уборки вообще ничем не занимаешься?

Шишига чуть не выронила из рук полотенце, которым натирала чистую белую фарфоровую кружечку с золотой каемочкой.

– Во-первых, я не убираюсь, а навожу порядок. Это разные вещи. А во-вторых, ты еще слишком мала и глупа, чтобы задавать подобные вопросы. Поела? – строгим тоном спросила Шишига.

– Поела. – обиженно пробормотала Попиелика.

– Тогда берись за швабру. – скомандовала Шишига и вручила соньке ведро для мытья полов. – Ну, а что ты думала, милочка? Все и вся должно приносить пользу.

Попиелика нехотя взялась за мытье полов, беспрестанно бурча.

– Вот все обзывается, то дуреха, то глупая. Чего она ко мне так? Еще и полы мыть заставила. А я никакая не дуреха. Обидно, вообще-то. Этак я сама в Шишигу превращусь.

– Шишига! – прокричала она из зала, где мыла полы. – А скажи, я теперь всю зиму буду полы мыть?

– Разумеется.

– Что, прямо целыми днями? Как ты?

– Ну, может и не целыми…так, что ты опять такое говоришь? – снова разозлилась Шишига. – Не мою я полы целыми днями.

– А скажи еще кое-что?

– Ну? – недовольно ответила Шишига. Она вообще не любила, когда ее отвлекают от забот.

– Ты вот говорила на кухне, что все и вся должно пользу приносить.

– Это я абсолютно верно сказала.

– Ну так вот, скажи, а зачем спячка? Какая от нее польза?

– Это такая польза, что всем пользам польза. А ты еще мала и ничего не понимаешь. Поймешь, когда время придет. Понимать раньше времени – это значит беспорядок устраивать.

– Ну, а если я не пойму никогда? Ты же сама все время говоришь, что я глупая.

– Что ж, бывает в мире несовершенство.

– Кроме Шишиг, конечно? Уж ты-то идеальна. – подтрунила Попиелика, но Шишига кивнула с такой уверенностью и достоинством, что никакого удовольствия от шутки сонька не получила.

В таком ритме прошло несколько недель. Попиелика понемногу кормилась из кладовой, убиралась в доме, гуляла, читала в библиотеке. Изредка встречалась с подругами, но те все время были чем-то заняты. Деревья совсем оголились. Шишига постоянно бурчала, что снег долго не укрывает землю, и в этом непременно виновата Попиелика.

– Из-за этой твоей выходки в природе полый кавардак. Земля должна уже давно укрыться теплым снежным одеялом, а она стоит голая, твердая и вся трясется от холода.

– Как же так? Разве снег не холодный? Мне подруги говорили, что он холодный.

– Что они понимают? Такие же балбески как и ты. Снег снаружи и по одиночке холодный. А внутри снега – тепло. Разве ты не чувствуешь, как мерзнет наш дом? Дрожжит весь. Я как могу сгребаю листья, но ветер балуется: треплет стога, устраивает танцы и вихри, а снега никак не приносит. Беда.

В конце ноября, когда ночи уже стали совсем длинными, а дни промозгло серыми, почти не отличимыми один от другого, Шишига радостно ворвалась в спальню Попиелики.

– Свершилось! Свершилось! – кричала она, кружась по комнате.

– Что такое? – еле продрала глаза сонька.

– Ну ты и соня! Взгляни в окно!

Попиелика повернулась к окну и обомлела. Деревья и земля покрылись великолепной пушистой белой пеленой.

– Сегодня я разрешаю тебе не наводить порядок в доме. В честь праздника. Беги, замори червячка и скорее – радоваться приходу зимы. – сказала Шишига. – Радоваться, потому что все по порядку. Радоваться это правильно, это хорошо. – заворожённо глядя своими бездонными глазами на снег, шепотом проговорила она.

Попиелика закуталась пледом в серо-бежевую полоску и выскочила из теплого дома прямо в снег. Он тут же ожог ее нежные, непривычные к холоду, лапки. На суку дуба хрипло рассмеялась ворона: «Что, не лето красное?» Попиелика ничего не ответила.

– Я совсем забыла. – вынырнула из-за двери Шишига, держа в руке маленький стеклянный пузырек с желтой жидкостью. – Вот, масло. Намажь лапки, а то ты непривычная. Только расходуй аккуратно. У меня и так мало. – и захлопнула дверь.

Попиелика аккуратно отвернула крышечку и издалека понюхала содержимое баночки. Оно ничем особенно не пахло. Если только слегка подсолнечным маслом, а еще чуточку апельсином и корицей. Тщательно намазав лапки капелькой масла, она заметила наконец, что все зверьки несутся на север.

– Чего у них там? Пожар что ли? А чего тогда все веселые такие? – не предаваясь долгим размышлениям, она доверчиво покорилась общему движению и вскоре оказалась у высоченной снежной горы. Высотой, неверное, с половину столетней ели. Ну, или немного меньше, но все равно очень высокой.

Тут и там животинки разных мастей скатывались по одиночке и группками, сидя на мягких попках, на картонках и бог знает на чем еще. В воздухе стоял отчетливый запах радости, веселья и беззаботности. Особенно здорово скатываться целой толпой, сцепившись друг с другом, как рябинки на одной веточке. Мчаться, все набирая и набирая скорость, а потом сталкиваться и барахтаться всем вместе у самого подножия ледяной горы.