Татьяна Березикова - Дорога – это вернуться после

– На самом-самом краю Царства мёртвых, так далеко, что любому, кто в тот путь отправится, покажется он бесконечным, есть источник, который берёт своё начало так глубоко под землёй, что вода его холодна, как лёд. Там лежит разбитое сердце бога, и тот, кто выпьет воды из этого источника, обретёт то, что ему более всего необходимо.

Только напиться той воды может не каждый. Источник этот стережёт большущая старая жаба. Такая старая, что некогда её зелёная кожа потемнела до черноты, а кваканье стало похоже на раскаты грома, а сама она приросла к тому камню, на котором сидит. Загадывает она всем, кто приходит просить воды, свои загадки. Кто разгадает, получит, о чём просит.

Поблагодарил Цербер любопытную душу и обрадовался.

– Это будет проще простого, – сказала мудрая голова. – Я вмиг разгадаю любую загадку.

– Никто не устоит перед очарованием красивых слов, – сказала голова – ценительница прекрасного.

– Ха, – сказала средняя, злая голова, – пусть только посмеет мне отказать! Я в тот же миг раздавлю её. Ха-ха, как жабу! – и весело рассмеялась.

– Постой! – остановил его голос неугомонной души. – Если убьёшь жабу, в тот же миг обернёшься камнем и останешься стоять у источника, так и не получив, что хотел. Будешь рядом стоять, да напиться не сможешь.

Заворчал, зарычал Цербер недовольно, но делать нечего – и стал он собираться в дальний путь. А дорога-то была и впрямь не близкой, такой, что ни за день, ни за два назад не обернуться. И не мог Цербер самовольно, без высочайшего дозволения Аида пост свой так надолго без присмотра оставить. Тогда склонил он все три свои головы перед хозяином и попросил о милости. И, верно, велика она, мудрость богов, глядящих далеко за обозримые пределы дней, лет и судеб, но отпустил Аид ему столько дней, за сколько старая луна помолодеет. И Цербер отправился в дорогу.

А вам, наверно, интересно знать, от чего разбиваются сердца богов. А дело всё в том, что каждый бог творит мир и созданий в нём, мерилом всего используя своё сердце. Какой бог, такой и мир. И тогда можно сказать, что мир рождается из сердца бога, но созданный мир живёт своей собственной волей. Бывает и так, что мир, задуманный и разумно, и хорошо, изменяется, полнится жестокостью и мраком, и воцаряются в нём хаос и страдания. Тогда хороший бог начинает и сам страдать от этого и иногда не находит ничего лучше, чтобы прекратить мучения, чем вырвать своё сердце из груди да и разбить его на части. Но от этого творящей силы в нём меньше не становится, и вот тогда-то на месте, где останется лежать такое разбитое сердце, может случиться всякое.

Долго шёл Цербер через леса, пустыни, ущелья, по растрескавшейся от жара земле, мимо огненных гор, по замёрзшим от холода озёрам, истоптал и натёр лапы, но всё-таки пришёл к источнику, укрытому в зарослях огромного зелёного сада, ярким живым пятном выделявшегося среди чёрной потрескавшейся земли вокруг.

Источник и впрямь брал своё начало прямо в огромном разбитом сердце, что лежало среди россыпи камней, и все как один камни эти были сплошь драгоценные и самоцветные, от самых больших до самых маленьких. А на самом большом валуне, зелёном и пятнистом, сидела огромная чёрная Жаба. Была она действительно старой, кожа её задубела и покрылась морщинами, а глаза помутнели, но видела она, похоже, столь же зорко, как и прежде.

Не успел Цербер ничего спросить, даже рта открыть, как Жаба закашлялась и скрипуче проквакала:

– Есть у меня загадка для тебя, Цербер, страж Царства мёртвых. Скажи мне, какая сила самая великая на свете?

Задумался Цербер, и хоть был не глуп, но с ответом поспешил. Первая голова сказала:

– Мудрость – вот самая большая сила.

– Нет, – ответила Жаба, – мудрость подобна пыли: сколько ни собери, а время всё одно развеет её по ветру.

– Самая большая сила – это красота, всё склоняется пред ней, – откликнулась другая голова.

– Эта сила велика, но это не тот ответ, – проскрипела Жаба.

– Гнев и ярость! – прорычала третья голова. – Нет ничего сильнее их.

Жаба засмеялась.

– А уж этот ответ самый неправильный. Ты не ответил на загадку и не можешь напиться из источника, но нужда твоя велика, и для тебя ещё не всё потеряно. Есть время у тебя, ровно три дня. Если успеешь загадку разгадать до третьего заката, получишь то, о чём просишь.

– Где же мне разгадку сыскать? – спросила умная голова.

– Дам я тебе совет, как её разрешить и у кого помощи спросить, – наставительно проквакала Жаба. – Далеко-далеко за огромной пустыней, там, где песок раскалён добела, растянулись непреступные хребты Синих гор. На самой высокой из вершин, той, что, кажется, касается самих небес, на рубеже между миром этим и высшим, в самом дивном месте из всех, что зовётся Небесным пределом, обитает существо, прекрасное, как рассвет, мудрое, как сама жизнь, и сильное, как смерть. И коли сумеешь с ним договориться, то даст оно тебе подсказку.

И поспешил Цербер туда, куда указала Жаба. Долго шёл он через обжигающую пустыню, взбирался вверх по горным тропам, цеплялся когтистыми лапами за отвесные скалы, ночевал в холодных пещерах, но добрался до Небесного предела.

Место это и впрямь было самым восхитительным из тех, что Цербер когда-либо видел. Вершина горы, плоская и широкая, поросла цветущими кустами, цветы их серебристо поблёскивали, а аромат казался очень приятным и до странного знакомым, да и сам воздух здесь переливался искрящейся снежной пылью, блестевшей в ярком солнечном свете. То тут, то там торчали из-под земли, словно бьющие фонтаны, кристаллы драгоценных камней, раскидывавшие вокруг цветные солнечные зайчики. Казалось, что вокруг звучит музыка, тихая, как перезвон хрустальных колокольчиков, но заставляющая что-то в душе переворачиваться и ликовать, и Цербер зачарованно озирался вокруг. А правая его голова восхищённо вздыхала.

Как бы далеко он ни шёл и как бы внимательно ни смотрел, никого вокруг не находил, место это казалось пустым и необитаемым. Но вот лапы вывели его к необычной пещере, вход которой густо оплетал плющ, а цветы и стебли его свисали, как занавесь над входом. Но удивительным было не это, а то, что сама пещера вся целиком была из горного хрусталя, и из-за яркого света, отражённого множеством граней, на неё больно было смотреть. Цербер поспешно нырнул под её своды сквозь зелёную завесу. Здесь свет не казался нестерпимо ярким, а был мягким и умиротворяющим. Пещера была не слишком мала, но и не слишком велика, и не успел Цербер пройти и половины, как наткнулся на существо причудливое и неприятное с виду.

Существо сидело на камне, страшненькое, тощее и нелепое, какое-то ободранное и кутавшееся в рваную холстину. То тут, то там торчали грязно-белые, мятые то ли перья, то ли пух. Они украшали и голову существа, топорщась и свисая на лицо и отчасти закрывая огромные, серые, как вода в луже, слезящиеся глаза. Оно было белое и бледное, как мышь, и столь же несимпатичное.