Худайберды Тухтабаев - Конец Желтого Дива

Арба миновала асфальтированные улицы, свернула в узкий переулок. Саллабадрак вытащил маленькую, величиной с тюбетейку, дойру, стал бить в нее и в такт ударам подпевать:

Переулок мгновенно заполнился ребятней. Один бежит, прижав к груди поллитровую бутылку, другой несется, зажав в ладошке медный пятак, в калошах мамы или папы, летит, поддерживая одной рукой спадающие штаны, а следом ковыляет маленький братишка, ревя благим матом.

Торговля разгорелась вовсю. Вниз слетали шары жареной кукурузы, свистульки, дойры, а наверх подавались медяки (в карман Саллабадрака), бутылки, банки и всякий старый хлам (они падали рядом со мной, так что мне, чтоб не засыпало, потихонечку пришлось укладывать их в мешки). Саллабадрак время от времени постукивал в свою дойру.

— Дяденька, дайте мне тоже! — решился мальчишка, стоявший поодаль.

— Приволоки бутылку, получишь от дяди Саллабадрака кругляк саллабадрака! — пропел могучий кукурузник.

— Нет у нас бутылок, — заплакал малыш. — Папа у нас не пьет.

— Тащи тогда деньги.

— Дома никого нет…

— Валяй отсюда, парень, дармового товару нету.

— Погодите, дяденька, я сейчас! — Малыш исчез за ближайшей калиткой и появился через минуту, неся большую миску, полную кусками мяса. Жадный кукурузник забрал мясо вместе с миской, взамен небрежно бросил малышу два копеечных шара кукурузы, затем хлестнул своего коня.

— Но-о! Трогай, мой жеребеночек!

«Жеребеночек» с места в карьер понесся со скоростью примерно шестьдесят километров в час и толпа детишек мигом осталась позади. Опять загромыхала дойра.

Кукурузник, напевая, начал даже в экстазе поводить плечами, чуть ли не пускаясь в пляс. За нами неслась ватага мальчишек, жаждущих заполучить резинки для рогатки, девчонок, выманивших у бабушки монетку ради косоглазых, кривоногих куколок Саллабадрака.

Саллабадрак, по-видимому, был прирожденным, артистичным торгашом. Малыши со всех улиц и закоулков, по которым мы проезжали, как завороженные следовали за арбой, стремясь во что бы то ни стало заполучить хоть самую захудалую игрушку. А кукурузник, как заведенный, то пел, то играл на дойре, то пускался в пляс, сидя на передке своей могучей автоарбы.

Я и не заметил, что мы давно выбрались за черту города, какое-то время ехали по проселочной дороге и остановились у высокого забора межколхозной откормочной фермы. У кормового склада возился какой-то замухрышка с козлиной бородой. Заметив Саллабадрака, кинулся к нему.

— Э-эй, палван [14] Богатырь. , добро пожаловать!

Перекинувшись несколькими словами с козлобородым, кукурузник погнал арбу к широким воротам амбара (о чем они говорили, я не расслышал: как раз в ту минуту наводил на них объектив своего микрофотоаппарата).

Загнав арбу в амбар, Саллабадрак небрежно сгреб на пол остатки игрушек, мешки с бутылками и, открутив какие-то болты, поднял доски, служившие полом кузова.

Чудо-арба-то, оказывается, с двойным дном!

Подошел к солидному тюку прессованного сена, опоясанного жестяными полосками (он, видать, весил не меньше ста килограммов), легко поднял его и, поднеся к арбе, забросил в тайник. Потом опустил крышку, вернул игрушки и бутылки на место.

— Как думает палван, сумеет ли он сделать сегодня еще одну ходку? — поинтересовался козлоборо-дый.

— Приеду часа в три, — важно пообещал кукурузник.

— Да поможет палвану бог!

— Да уж пусть постарается.

Тронулись в обратный путь. Но настроение у меня было неважное. Оплошал я, кажется. Сам в галошу сел, да еще Салимджана-ака ввел в заблуждение. Все ведь верно, комар носа не подточит. Сено есть? Есть. Стог? Это, конечно, имелся в виду амбар. И Саллабадрак погрузил в арбу настоящий тюк сена, своим-то глазам я еще могу верить… Но, с другой стороны, спрятал его в потайное дно арбы. Обыкновенное сено ведь можно возить открыто, не боясь чужих глаз. Нет, рано я нос повесил. Тут непременно есть какой-то секрет. Просто надо набраться терпения, чтобы раскрыть его. В крайнем случае увижу ту Большую Корову, которая, по словам «почтенного хозяина» всей шайки, должна сжевать это сено. Судя по количеству сена, это рекордистка и должна давать не меньше, как по десятку ведер молока в день.

опять загромыхал дойрой кукурузник, лишь только мы въехали в город и за нами снова увязалась ватага детишек.

Ровно в половине первого мы подъехали к лоскутному магазину в старом городе. Я вспомнил, что директором здесь мозглячок со сверкающим лбом и меня предупреждали, что им занимается следственный отдел. Еще выговор влепят, если влезу не в свое дело. Но не ради же собственного удовольствия я здесь. Меня привел загадочный тюк сена, и пока не узнаю, в чем его секрет, с места не сдвинусь. А если в чем нарушил инструкцию — что ж, человеку, имеющему столько благодарностей, не мешает заиметь парочку-другую и порицаний. Это стимулирует к работе.

Заведующий лоскутным магазином явно сидел за обедом, так как выбежал к горилле-кукурузнику с полным ртом, держа в одной руке истекающую жиром самсу, в другой — пахучую палочку шашлыка.

— Ага, приехал! Так чего же встал? Подгоняй, подгоняй к задним воротам!

— Сейчас, — пробормотал Саллабадрак, не в силах оторвать взор от самсы и сглатывая слюну. Однако сделав нечеловеческое усилие, загнал арбу во двор магазина, бережно, как родное дитя, оттащил тюк сена в амбар. Потом втиснулся в закуток, где пировал лоскутный начальник, и остановился перед ним в сиротской позе.

— Есть хотите, палван? — наконец догадался «сердобольный» зав.

Саллабадрак молча облизнулся.

— Понятно, — зав обернулся к открытой двери подсобки. — Шухрат, эй, Шухрат, беги-ка закажи штук тридцать… нет, штук пятьдесят палочек шашлыка!

Хотя в желудке у меня урчало, но долг запрещал отлучаться от тюка, и я остался торчать (невидимо, конечно) у ворот склада.

Мое терпение было вознаграждено. Вскоре появился дядюшка со сверкающим лбом. Он вбежал в склад, запер дверь на засов и стал поспешно вспарывать тюк. По тому, как он расшвыривал сено, стало ясно, что не это его интересует. Вот отстали последние клочья и… на свет появился массивный сверток, обернутый грубой мешковиной. Директор запустил в нее нож и повел вдоль шва, радостно ухмыляясь и бормоча про себя: «Прибыл, наконец, прибыл, долгожданный мой. С прибытием тебя, дорогой!»