Сборник - Тысяча и одна ночь. Сказки Шахерезады. Самая полная версия

Говоря таким образом, он прорвал землю и понес меня высоко под небесами на такую высоту, что мир показался мне пузырем, затем, поставив меня на гору, он взял немного земли и, сказав какие-то непонятные слова, бросил ее в меня, проговорив:

– Покинь этот образ и прими образ обезьяны.

В ту же минуту я превратился в столетнюю обезьяну.

Увидав себя в таком виде, я заплакал над собою, но решил терпеливо переносить удары судьбы, зная, что и она тоже непостоянна. Спустившись с горы, я пробродил в продолжение целого месяца и пришел, наконец, к морскому берегу, где вскоре увидал на море корабль, направлявшийся попутным ветром к берегу. Я спрятался на скале и, когда судно подошло близко, соскочил прямо на палубу. Но лишь только лица, бывшие на корабле, увидали меня, как кто-то крикнул:

– Долой с корабля, противное животное!

– Убьем его! – закричал другой.

– Вот я убью его этим мечом, – проговорил третий.

Но я ухватился за конец меча, и слезы полились из моих глаз, при виде которых капитан сжалился надо мною и сказал пассажирам:

– Купцы! Эта обезьяна обратилась ко мне, прося защиты, и я защищу ее; теперь она находится под моим покровительством, поэтому прошу не трогать ее.

Он стал очень ласково обращаться со мною, и я понимал все, что он говорил, и исполнял все, что он приказывал, как будто я слуга его.

Мы шли по попутному ветру в течение пятидесяти дней и бросили якорь в большом городе, где было так много жителей, что только один Бог, да благословенно будет Его имя, мог сосчитать их! Лишь только корабль стал на якорь, как явилось несколько мамелюков от имени царя, и, высказав приветствие и поздравив купцов с благополучным прибытием, они сказали:

– Царь наш кланяется вам, радуясь, что вы благополучно прибыли, и посылает вам вот этот сверток бумаги, прося, чтобы каждый из вас написал на нем хоть по одной строчке. У царя был визирь, замечательный каллиграф, но он умер, и царь дал клятву, что место его он даст только лицу, который будет писать так же хорошо, как покойный визирь.

Хотя я был и обезьяной, но я встал и стал тянуть у них из рук бумагу. На меня стали кричать, думая, что я хочу бросить бумагу в море, и стали грозить мне смертью, но я знаками показал, что хочу писать, и капитан сказал:

– Позвольте ему написать, и если он напачкает, то мы его прогоним, а если он напишет хорошо, то я усыновлю его, так как я никогда в жизни не видал более умной обезьяны.

Таким образом я взял перо, помочил в чернила и красивым мелким почерком написал этот куплет:

И затем более крупным почерком написал следующие стихи:

Написав все различными почерками, я вернул бумагу мамелюкам, и они снесли ее царю. Ему понравился мой почерк более всех других, и потому он сказал своим слугам:

– Отправляйтесь к тому, кто написал эти стихи, оденьте его в почетную одежду, посадите на мула и привезите его при звуках музыки ко мне.

Услыхав такой приказ, царедворцы улыбнулись, а царь рассердился и вскричал:

– Что это значит? Я отдаю приказ, а вы смеетесь надо мною?

– О царь! – отвечали они. – Мы смеемся не над тобой, а над тем, что стихи эти писаны обезьяной, а не сыном Адама. Обезьяна эта прибыла на корабле с капитаном.

Царь очень удивился, услыхав это; он задрожал от восторга и непременно приказал приобрести обезьяну. Он послал на корабль своих слуг с мулом и почетной одеждой, сказав им:

– Оденьте ее в почетную одежду, посадите на мула и привезите сюда.

Они явились на корабль и, взяв меня от капитана, одели в почетную одежду, и народ дивился, глядя на такое зрелище, и со смехом бежал сзади. Когда я был введен к царю, я, увидав его, трижды поцеловал прах у ног его, и, когда он приказал мне сесть, я опустился на колени [80]; все окружающие дивились моим вежливым манерам, и в особенности дивился царь, приказавший всем царедворцам удалиться. Все удалились, и остались только царь, евнух, мамелюк и я. Царь приказал подать есть, и ему принесли такое вкусное мясное блюдо, что глаза разбегались. Он приказал мне приступить к еде, вследствие чего я встал, семь раз поцеловал прах у ног его и сел с ним за стол; когда же стол был убран, то я вымыл руки и, взяв чернила, перо и бумагу, написал следующие стихи:

После этого я встал и пересел на некоторое расстояние. Царь же, прочитав написанное мною, немало удивился и вскричал:

– Может ли обезьяна так чудно писать? Да ведь это чудеса из чудес!

После этого султану подали шахматный столик, и царь сказал мне:

– Хочешь сыграть?

Движениями головы я отвечал утвердительно и, подойдя, расставил шахматы по местам. Мы сыграли с ним две парии, и оба раза я выиграл.

– Будь это человек! – вскричал пораженный царь, – он превзошел бы всех людей своего времени. Иди к своей госпоже, – прибавил он, обращаясь к евнуху, – и скажи ей, чтоб она явилась на зов царя и удовлетворила бы своему любопытству, взглянув на эту удивительную обезьяну.

Евнух ушел и вернулся со своей госпожой, дочерью царя, которая, увидав меня, тотчас же закрыла лицо и проговорила:

– О отец мой, как же ты решился послать за мною, и теперь чужой мужчина видит мое лицо?

– О дочь моя, – отвечал царь. – Да ведь тут нет никого, кроме молодого мамелюка и евнуха, ходившего за тобой, да этой обезьяны и твоего отца, перед которым тебе не зачем закрывать лица.

– Эта обезьяна, – сказала она, – сын царя, отца его зовут Эймаром. Его околдовал шайтан Джадржарис, зарезал свою собственную жену, дочь царя Акнамуза. Эта предполагаемая обезьяна – ученый и мудрый человек.

Царя поразили слова дочери и, посмотрев на меня, он спросил:

– Правда ли то, что она сказала о тебе?

Я утвердительно кивнул головой и заплакал.

– Какими же образом узнала ты, что он заколдован? – спросил дочь свою царь.

– О отец мой, – отвечала она, – когда я была еще девочкой, при мне жила старуха, замечательная колдунья, и она-то выучила меня колдовству; я запомнила все ее наставления и знаю отлично сто семьдесят способов, посредством которых я могу перенести все камни города за Кафскую гору, а здания опустить на дно морское и обратить жителей в рыб.