Сборник - Тысяча и одна ночь. Сказки Шахерезады. Самая полная версия

– Да будет ночь наша благословенна.

Затем он пожелал заключить со мною условие и, положив передо мною Коран, сказал:

– Поклянись, что ты никогда никого не предпочтешь мне и никого не полюбишь, кроме меня.

Услыхав мою клятву, он очень обрадовался, поцеловал меня, и сердце мое воспылало любовью к нему.

Мы прожили целый месяц вполне счастливо, и я стала просить, чтобы он пустил меня на базар купить себе материи на платье. Получив его позволение, я отправилась в сопровождении старухи и села у лавки молодого купца, с которым она была знакома и отец которого, как она сказала мне, умер и оставил ему большое состояние. Она велела ему показать мне лучшие имеющиеся у него материи, и в то время как он раскладывал их, она без устали восхваляла его самого.

– Мне нет никакого дела до твоих похвал купцу, – сказала я ей. – Мы пришли сюда только для того, чтобы покупать и затем вернуться домой.

Между тем он продал нам желаемую материю, и мы подали ему деньги, но он отказался принять их, говоря:

– Я желаю сделать вам подарок из чувства гостеприимства за ваше сегодняшнее посещение.

– Если он не хочет брать деньги, – сказала я старухе, – то верни ему материю.

Но он отказался взять ее обратно и вскричал:

– Клянусь Аллахом, я ничего от вас не возьму! Все это я дарю вам за один поцелуй, который я ценю более всей своей лавки.

– Ну, что тебе в поцелуе? – сказала ему старуха и затем, обратившись ко мне, прибавила: – Ты слышала, о дочь моя, что сказал этот юноша? Никакой беды от поцелуя тебе не сделается, а между тем ты возьмешь все, что тебе нравится.

– Разве ты не знаешь, – отвечала я, – какую я дала клятву?

– Пусть он без дальнейших слов поцелует тебя, – отвечала она. – И тебе от этого ничего не будет, и деньги твои останутся при тебе.

Она продолжала меня уговаривать до тех пор, пока я, наконец, не согласилась, и, закрыв глаза, я приподняла свое покрывало так, чтобы прохожие не могли видеть меня, а он потянулся ко мне и, вместо того чтобы поцеловать, он страшно укусил мне щеку. От боли я упала в обморок, и старуха держала мою голову у себя на коленях до тех пор, пока я не пришла в себя. Лавка уже была закрыта, а старуха, выражая сожаление, говорила:

– Аллах избавил тебя от большого несчастья; отправимся домой; ты притворись больной, а я приду к тебе и дам тебе средство, от которого щека твоя скоро заживет.

Отдохнув некоторое время, я встала, чувствуя себя нехорошо, и со страхом и трепетом вернулась домой. Я сказалась больной, и муж мой сейчас же пришел ко мне.

– Что с тобой? – сказал он. – О моя возлюбленная, что случилось во время твоей прогулки?

– Мне нездоровится, – отвечала я.

– А что это у тебя за рана на щеке и в самом нежном месте? – продолжал он.

– Когда, спросив у тебя позволения, – отвечала я, – пошла сегодня утром купить материи на платье, то верблюд, нагруженный топливом, прошел мимо толпы, где я стояла, разорвал своим грузом мое покрывало и оцарапал, как ты видишь, мне щеку. Ты знаешь ведь, как узки улицы в нашем городе [88].

– В таком случае завтра же! – вскричал он, – я отправлюсь к губернатору, подам ему жалобу, и он повесит всех продавцов топлива в городе.

– Ради Аллаха, – сказала я, – не бери такого греха на душу и не поступай несправедливо, так как я ехала на осле, который испугался, и я свалилась и расцарапала себе лицо.

– В таком случае, – отвечал он, – завтра же я направлюсь к Джафару Эль-Бармеки и расскажу ему это происшествие, и он прикажет казнить всех погонщиков ослов в городе.

– Неужели из-за меня, – сказала я, – ты хочешь убить всех этих людей, раз мне суждено было Аллахом получить эту рану?

– Несомненно! – вскричал он и, схватив меня, вскочил на ноги и громко крикнул.

На крик его дверь отворилась, и из нее выбежали семь черных рабов, которые стащили меня с постели и приволокли на середину комнаты. Одному из рабов он приказал сесть мне на голову и держать меня за плечи, а другому велел сесть на ноги и держать меня за ноги. Третий раб подошел с мечом в руках.

– Повелитель мой, – сказал он. – Не прикажешь ли разрубить ее надвое мечом, чтобы потом снести по половинке и бросить в Тигр на съедение рыбам [89], так как неверных жен обыкновенно наказывают таким образом?

– Ударь ее, о Саад, – отвечал мой муж.

– Повтори свои молитвы, – сказал раб, держа обнаженный меч, – и поразмысли о том, что тебе делать и какие сделать распоряжения, так как жизни твоей пришел конец.

– Добрый раб, – сказала я, – отпусти меня на время, для того чтобы я могла высказать свои распоряжения, и, подняв голову, я, рыдая, обратилась к мужу своему со следующими стихами:

Услыхав эти стихи и увидав мои слезы, муж мой еще сильнее рассердился и отвечал мне следующим куплетом:

Я продолжала плакать и, чтобы возбудить его сожаление, думала: «Буду унижаться перед ним и в самых нежных словах умолять его, чтобы он не убивал меня, а лучше бы взял все мое состояние».

Но он кричал своему рабу:

– Разруби ее пополам, так как она потеряла всякую душу в наших глазах.

Раб подошел ко мне, и я увидала, что спасения мне больше нет, и отдалась на волю Аллаха; но вдруг в комнату вошла старуха и, бросившись к ногам моего мужа и целуя их, вскричала:

– О сын мой, ради моих услуг, когда я нянчила тебя, умоляю тебя простить эту женщину, так как она не изменила тебе и не сделала ничего, заслуживающего такого строгого наказания. Ты еще молод, и страшись того обвинения, которое она может предъявить против тебя.

Сказав это, старуха продолжала плакать и умоляла мужа моего до тех пор, пока он, наконец, не сказал:

– Я прощаю ей, но должен сделать на теле ее такие знаки, которые она носила бы в продолжение всей своей жизни.

Сказав это, он приказал рабам сдернуть с меня рубашку и, взяв палку, сделанную из дерева айвы, он стал бить меня по спине и по бокам до тех пор, пока я не лишилась чувств и чуть не умерла. Он приказал рабам с наступлением ночи снести меня, под присмотром старухи, в тот дом, где я жила прежде. Они в точности исполнили приказание своего господина, и когда я осталась в своем старом доме, я занялась исцелением своих ран. Хотя я поправилась, но на боках моих и на груди остались следы от палочных ударов. Четыре месяца я лечилась и, поправившись, пошла посмотреть на тот дом, в котором все это случилось, но дом оказался разрушенным, и вся улица – превратившейся в груды мусора.