Сборник - Тысяча и одна ночь. Сказки Шахерезады. Самая полная версия

– О дети мои! – кричал он. – О жена моя! Ох! О несчастье! С кем еще могло случиться подобное тому, что случилось со мною!?

Купцы, его товарищи, стали горевать вместе с ним и очень жалели его, и рвали на себе одежды. Хозяин же мой вышел из саду, продолжая бить себя вследствие несчастья, по его мнению, случившегося с ним, и приходил в такое отчаяние, что стал походить на пьяного.

Когда пирующие вышли из сада, они увидали густую пыль, услыхали крики и, посмотрев в ту сторону, поняли, что по направленно к ним двигается толпа. Это шел вали с народом, желавшим удостовериться в страшном несчастье, а сзади них шла огорченная семья мнимо умершего купца, рыдавшая и кричавшая от горя. К хозяину моему прежде всех подошла его жена и дети. Увидав их, он совершенно растерялся, захохотал и сказал:

– Так это вы! Что же случилось с домом, и что случилось с вами?

А они, увидав его, вскричали:

– Слава Богу, что ты спасся!

Все они бросились к нему, а дети вцепились в него.

– Слава Богу, – кричали дети, – отец наш спасен! Ах, отец наш!

– Слава Богу, – говорила его жена, – что мы видим тебя!

Она так была поражена, что, казалось, лишилась рассудка.

– Каким же образом, – продолжала она наконец, – спасся ты со своими друзьями?

– А с вами-то что случилось в доме? – спросил он.

– С нами ничего не случилось, – отвечали они, – мы были совершенно здоровы, и все в доме было благополучно, пока не пришел раб твой Кафур с открытой головой и разосланными одеждами и не стал кричать: «О, хозяин мой! О хозяин мой!» Мы спросили у него, что с ним, а он отвечал: «Хозяин мой сидел под стеной в саду, которая упала на него, и он умер».

– А ко мне он пришел сейчас, – сказал купец, – и закричал: «О, госпожа моя! О дети моей госпожи!», и прибавил: «Госпожа моя и дети ее умерли!»

Он оглянулся и, увидав меня с падавшей с меня чалмой, в то время как я плакал и кричал и посыпал голову свою землей, позвал меня. Я подошел к нему, а он сказал:

– Горе тебе, злонамеренный раб! Отвратительный негодяй! Проклятое отродье! Какую беду ты наделал! Клянусь Аллахом, я сдеру с тебя всю шкуру и мясо срежу с костей.

– Клянусь Аллахом, – отвечал я, – ты не смеешь сделать со мною что-нибудь, потому что ты купил меня с моим недостатком: а в том, что ты купил меня с моим недостатком, могут удостоверить свидетели, и ты знал, что я имею привычку говорить одну ложь в год. Это же только половина лжи; в конце года я скажу другую половину, и тогда выйдет целая ложь.

– Ах ты, проклятый раб! – крикнул он после этого на меня, – так это только половина лжи? Какое страшное наказание! Лучше уходи от меня. Ты свободен.

– Клянусь Аллахом, – отвечал я, – если ты освободишь меня, то я не освобожу тебя от себя, пока не кончится год и я не скажу тебе остальной половины лжи. Когда я сделаю это, ты можешь взять меня, свести на рынок и продать меня так же, как и ты купил меня, – с моим недостатком, но никак не освобождать меня до срока. Я не знаю никакого ремесла и ничем не могу зарабатывать себе насущного хлеба. Я тебе делаю законное предложение, изложенное законниками в главе об освобождении.

Пока мы говорили таким образом, толпа подошла к нам, как подошли и обитатели нашего квартала, мужчины и женщины, и вали с своими служителями. Хозяин мой и другие купцы подошли к вали, рассказали ему обо всем деле и сообщили, что это была только половина лжи; а когда стоявший тут народ услыхал это, то он был крайне поражен и начал ругать и проклинать меня, а я стоял, смеясь, и говорил:

– Клянусь Аллахом, в жизни своей никогда не видал такого отвратительного негодяя, как этот раб! И он еще называет это половиною лжи! Что же было бы, если бы это была целая ложь! Тогда он разрушил бы целый город или два города!

В порыве ярости он отправился к вали, который строго наказал меня, так что я лишился чувств и упал в обморок; после чего хозяину моему удалось продать меня за довольно высокую цену, и я не переставал производить неприятности в тех местах, куда меня продавали. И таким образом от одного эмира я переходил к другому; вельможи продавали и покупали меня, пока я не попал во дворец к царю правоверных. Теперь я уже ослабел, и силы меня покинули.

Другие рабы, выслушав его истории, принялись хохотать и сказали ему:

– По правде говоря, ведь ты негодяй и сын негодяя: ведь ты сказал отвратительную ложь.

Первый и второй рабы сказали тут третьему:

– Рассказывай нам твою историю.

– О дети моего дяди, – отвечал он, – все, что рассказывалось теперь, ничто в сравнении с моей историей; но моя история длинна, и теперь рассказывать ее нет времени: утро, дети моего дяди, близко; кто-нибудь может застигнуть нас с нашим ящиком, и мы будем опозорены, пожалуй, даже убиты; поспешим окончить дело, и когда все будет сделано, мы вернемся домой, и я расскажу вам свою историю.

Они поставили на землю фонарь и стали рыть между могилами яму величиной в принесенный им ящик. Кафур рыл, а Саваб относил землю корзинкой, пока не вырыли нужной глубины, тогда они опустили ящик в яму, покрыли его землей и, выйдя с кладбища, заперли за собою ворота и исчезли из глаз Ганема, сына Эюба.

Когда они оставили это место, и Ганем уверился, что он совершенно один, он начал тревожиться относительно того, что мог заключать в себе зарытый сундук, и подумал: «Что может быть в этом сундуке?»

Дождавшись рассвета, он спустился с дерева и руками сбросил нарытую на ящик землю, пока не открыл его и не высвободил. Затем камнем он сбил замок и, подняв крышку, заглянул в сундук и увидал там спящую от бенджа, только потерявшую сознание девушку, но еще живую. Девушка была очень красивая, и на ней было надето столько драгоценностей, что трудно было определить их цену. Ганем, посмотрев на нее, тотчас же понял, что она сделалась жертвою заговора, и стал ее поднимать, пока, наконец, ему не удалось вынуть ее из сундука и положить на спину. Лишь только на нее подул свежий воздух и вошел ей в ноздри, в рот и в горло, она чихнула, потом стала кашлять и кашляла до тех пор, пока из горла у нее не выскочил кусок бенджа такой величины, что мог усыпить слона на несколько ночей. После этого она открыла глаза и, осмотревшись кругом, певучим голосом проговорила:

– Противный ветер! Ты не утолишь жажды и не усладишь того, кто пить не хочет! Да где же Зар-Эль-Бустан?

Но никто не отвечал ей, и, посмотрев в сторону, она крикнула:

– Сабигах! ШеджеретЭд-Дур! Нур-Эль-Гуда! Неджмет-Эс-Субх! Спите вы, что ли? Нусгех! Гульвех! Зарифех! Говорите же!

Но никто не отвечал ей, и она, еще раз осмотревшись, вскричала:

– О горе мне! Ведь меня принесли на кладбище! О Ты, знающий все тайны души и вознаграждающий в день Страшного суда, ведь это Ты перенес меня сюда и положил между могилами.