Максим Вишняков - Ночной воздух

– Герман, встань с книги, пожалуйста. Серёжа, хоть и проекция, морду набить действительно может. Да и вообще, это тебе не волшебная педалька, которой можно вызвать всяких потешных мужчин на свой вкус.

– Александр Сергеевич, где вы?

– Боюсь, я не могу появиться перед тобой. Ты пока слишком слаб, поэтому я не имею возможности стать чем-то физическим. Голос в твоей голове тебя устроит?

– Если честно, то нет. Я пришёл сюда удостовериться, что всё произошедшее вчера реально, – к тому моменту я не был окончательно уверен, чего хочу больше: чтобы мои ведения были чем-то реальным или чтобы всё оказалось сном, игрой воображения или ещё Бог знает чем. – Вам не кажется, что голоса в голове для доказательства реальности происходящего несколько недостаточно?

– Чем богаты, друг мой. Единственное, что я могу устроить, – чтобы в твоей голове звучал не один голос, а два. Да и вообще, что за обывательское деление на «реальное» и «воображаемое»? Ты производишь несколько иное впечатление. Раз на то пошло, всё в одинаковой степени проекция нашего мозга. Я проекция. Всё, что ты видишь, – тоже. По сути это лишь интерпретация сигналов, поступающих мозгу от глаз, что с того? Ты же не ставишь под сомнение реальность этой усадьбы или собственного тела. А следовало бы. А твои чувства. Это вообще что такое? Какое реальное основание имеет под собой слово «друг»? Но, тем не менее, кто-то для нас «друг», а кто-то – нет. Согласись, многие наши ощущения очень слабо привязаны к реальности, но ты же не сомневаешься в существовании любви, правда?

– Александр Сергеевич, а к вам давно никто не заходил, да?

– Да, поболтать жуть хочется, – голос поэта звучал немного смущённо.

– Ладно, это мы успеем ещё. Я, кажется, начинаю понимать, о чём вы говорили. Голова кружится, всё такое. Но у меня есть один вопрос. Что мне сделать, чтобы в следующий раз вы появились без осквернения памятников литературы?

– Не знаю, Герман. Наверное, надо просто захотеть. Или наоборот расслабиться, и оно само как-нибудь. Когда тебе приносят письмо, ты нечасто задумываешься, как его доставили, тебя интересует содержание и твой будущий ответ. Только, действительно, обойдись, пожалуйста, без прогулок по книгам.

Как говорится, вжух, и всё пропало. Я понял, что опять один. На душе стало как-то легко и спокойно – если я и сумасшедший, то с ума я сошёл довольно удачно. Но вместе с тем мне было как-то одиноко и неуютно. Вообще-то, считается, что голоса в голове не должны вызывать у человека каких-то приятных мыслей и чувств, так что в этом смысле всё нормально. Хочется сказать, что мало кто ведёт безмолвный диалог с Пушкиным, но, кажется, что в любой психиатрической клинике хотя бы парочка таких ценителей поэзии найдётся. Тем не менее я до сих пор полностью уверен, что мой Александр Сергеевич более чем настоящий, хотя я не очень опытен в анализе поэтов на подлинность.

Домой я спешил, потому что светская беседа с российским литературным светилом 19 века вряд ли могла бы служить оправданием для моих родителей, если бы я не успел что-то сделать с библиотекой. Работа почему-то больше не казалась мне такой муторной, всё происходило как-то само собой. На книги я теперь смотрел несколько иначе, а обращаться с ними стал ещё более аккуратно. Тем более мне не очень хотелось объяснять кому-нибудь, почему какой-нибудь старина Зигмунд разгуливает по дому. Вообще говоря, хоть я прекрасно понимал, что проекции появляются не столько по моему желанию и благодаря мне в принципе, сколько вследствие специфики места, я начал понемногу мечтать о том, чтобы создавать собственные проекции, где бы я ни захотел и когда бы я ни захотел.

Но это всё мечты, мысли. Конечно, по словам моего нового знакомого, они не являются чем-то незначительным, только они, мне казалось, мало что могли сделать. Но такие раздумья неплохо отвлекали: я трудился в библиотеке не меньше пяти часов подряд, как вдруг понял, что последняя книга была упакована. Не лучшая новость, если разобраться, каждая новая коробка приближала переезд, каждая пустая комната зажигала в голове множество фонариков воспоминаний, очень разных, но теперь одинаково дорогих. Прошлый дом. Прошлая квартира. Очень странные словосочетания. С одной стороны, это похоже на «бывшая девушка», но суть совершенно другая. Когда проходишь под окнами квартиры, в которой жил когда-то, а там, внутри, всё ещё кипит какая-то жизнь, что-то происходит, эти стены всё ещё греют кого-то, на душе у самого становится теплее. Но я с удовольствием посмотрел бы на человека, который, увидев бывшую возлюбленную с другим, подумал бы: «Ах, как хорошо!» Если вы таких знаете, не врите, пожалуйста. Но ощущение пройденного этапа одно и то же: такое странное, оно сначала ледяной рукой держит тебя за горло, но тепло твоего тела постепенно согревает её, рука перестаёт быть синей и грубой, хватка ослабевает, тогда ты думаешь, что сейчас рука пропадёт, но, увы, этого не случится никогда. Просто она перестанет душить, начнёт гладить твою шею, трепать волосы, иногда щекотать тебя, но в какой-то момент она непременно заденет тебя своими длинными ногтями, оставив царапину. Не специально, конечно, но кровь пойти может.

Следующие пару недель прошли довольно спокойно. Я и дальше помогал родителям с переездом, как будто у меня был выбор, всё свободное время я посвящал Усадьбе. Родители подумали, что я влюбился, что ж, почему бы и нет? В действительности же я вёл интеллектуальные и не очень беседы с различными почтенными покойниками. Я постепенно разбирался со своими возможностями, научился проецировать людей по своему выбору, иногда даже нескольких за раз. Порой и разговаривать не приходилось, одного наблюдения вполне хватало, чтобы назвать день удавшимся. Конечно, в силу моих весьма скудных представлений о некоторых предметных областях многие мои проекции получались прямо-таки дефективными, например, попытка позвать Менделеева закончилась полным провалом, а Гоголь был подозрительно похож на Сашу Петрова. Мой мозг вообще многие пробелы в знаниях заполнял очень специфически, в основном Петровым или Козловским. Думаю, к ним в какой-то момент должен был присоединиться Нагиев, но всё никак роли подходящей не подворачивалось. Моим проводником в этом мире до сих пор оставался Александр Сергеевич, он объяснил мне, что, проявляя излишнее рвение, я перекрываю информацию извне, вследствие чего проекции опираются в большей степени на мои знания, далеко не всегда достоверные. Он вообще много с чем мне помог в то время, провёл по всем комнатам, рассказал, что в некоторых комнатах «вызвать» кого-то проще. Например, в библиотеке с большей вероятностью появится писатель, а не физик. Всё это немного напоминало компьютерную игру. Когда я подумал об этом, я решил принести моим великим питомцам ноутбук, на который установил несколько игрушек. Результаты оказались довольно предсказуемыми: политикам больше нравились игры про войну, начиная шутерами, заканчивая стратегиями, в основном все лезли в игры, которые как-то касались их специальности при жизни. Не совсем было понятно, что предпочтут писатели, ведь человечество пока не придумало игру, в которой нужно писать книги. Но ответ на мой вопрос оказался довольно простым: писатель – исследователь жизни в первую очередь, им всем понравился Sims. Хотя, когда Тургенев назвал собаку Муму, я начал поглядывать на всё это с опаской. После выходок Достоевского ноутбук приносить я перестал.